Синева осенних вечеров

За деревней древнею Ложины,
Возле Старой Руссы, близ огня,
Был блиндажик малый и трехжильный
В первом — сорок первом — у меня.
Посреди скрипения обозов,
Рева бомб, что сердце холодил,
Генерал сиятельный Морозов
На дымок землянки заходил.
Здесь поэты ужинали с водкой.
Сочинялись срочные статьи,
И читал нам коротко и кротко
Щипачев творения свои.
У огня «буржуйки» небольшого
После стуж кружилась голова,
Белорусской музы Кулешова
Дзенькали морозные слова.
Здесь иная бинтовалась рана,
И с разгона — в бой, хоть околей.
Здесь певали женщины экрана,
Сестры фронтовых госпиталей.
Здесь меняла хроника кассеты, —
И таким запомнился он мне —
Фронтовой любимейшей газеты
Пункт корреспондентский на войне.

1980

НЕ СКАРЕДЫ И НЕ ТОЛСТОСУМЫ

Не скареды и не толстосумы,
Мы весь мир крутили на оси,
Всякого хлебнули на веку мы,
Послужили Родине — Руси.
И себя обидели едва ли,
Коли уж в окопах, белым днем,
Милосердных женщин целовали,
Господи, помилуй, — под огнем.
А потом в метелях и во мраке,
Под Урала яростный снаряд,
Вместе с богом бегали в атаки
(«Сапиэ́нти сат»,[2] как говорят).
Было все: пустые бензобаки
В облаках — и пена на губах,
Были и предатели-собаки,
Смерть противотанковых собак.
На ветру последнего парада,
Водрузив на грудь медалей медь,
Скажем так: — Мы прожили, как надо,
Нам, Россия, не о чем жалеть!

1980

ТАК СПЕШИТЕ, ЛЮДИ, ПОКЛОНИТЬСЯ

Белых гнезд крушители, осиных,
В сорок первом шедшие в штыки, —
Вот они толпятся в магазинах,
Дорогие наши старики.
Покупают скумбрию и гречку,
Если гречка есть, а не была.
И вершат в парткомах безупречно
Разные непраздные дела.
Ищут школу. Семенят нелепо
(Врач велел решительно — в кровать!),
В школе будут дети телевека
Трудные вопросы задавать.
Просвистела, как осколки, осень.
Близ зима. С ней препираться зря.
Скоро их — увы! — не станет вовсе.
Стариков великих Октября.
Так глядите пристально им в лица,
Не жалейте добрые слова.
Так спешите, люди, поклониться
Старости, которая жила!

1980