Сингомэйкеры

— Уже вечер, — произнес он, — заканчивайте работу, Юджин. Я понимаю вас, но теперь вы уже в высшей лиге! Если будете влезать по старой привычке в работу своих подшефных, рискуете проглядеть важные изменения в обществе.

В его негромком голосе я уловил предостережение. Холодок прокатился по спине, я ответил торопливо и с нужной дрожью в голосе:

— Это было бы недопустимо! С нашей-то мощью… Мы должны изменения не только видеть, но и предугадывать!

Он кисло улыбнулся.

— Жду вас.

Экран погас. Я некоторое время сидел с сильно бьющимся сердцем, перебирал свои грехи, старался предугадать, чем вызвано его приглашение в такой категорической форме.

Коридор выглядит залом, а дальше приемная, что кажется мне целиком перенесенной из фильма о далеком технологическом будущем. Я прошел по этому царству высоких цифровых и прочих чудес, удержал руку в момент, когда хотел робко постучать, и отворил дверь.

Кронберг заканчивает разговор, я вижу, как шевелятся губы, но слов не слышно, работает сверхчувствительная аппаратура, улавливая и преобразовывая колебания в гортани.

В этой области остался последний ожидаемый шажок, подумал я с трепетом. Сегодня еще надо шевелить губами, завтра будет достаточно четко думать, чтобы импульсы мозга преобразовывались в слова.

Пока он говорил, я рассматривал его украдкой. Когда он впервые позвонил мне, он уже был таким же престарелым аристократом: с седой головой, натянутой пергаментной кожей, с прямой спиной. Это было, если не ошибаюсь, пятнадцать лет тому. Он и сейчас выглядит молодо, если учитывать его преклонный, с моей колокольни, возраст. Хотя, конечно, пятнадцать лет — огромная разница для сорокалетнего, но когда тебе восемьдесят, то… гм… девяностолетний, по-моему, выглядит примерно так же.

К тому же молодое лицо Кронберга и даже тело могут быть заслугой ботоксов, глютаминовой кислоты, липосакции и всяких там подтяжек, потому я обычно обращаю внимание, как такой моложавый господин двигается: легко ли встает и садится, на сколько градусов поворачивает голову и на прочие характерные для возраста мелочи.

Кронберг не только быстр и точен в движениях, но он у нас чемпион и по главному признаку «нестарости» — работоспособности. Он в состоянии пахать с утра до вечера, и перед сном его мозг почти все так же свеж, как и утром. Это главное мерило молодости, а не детская кожа или даже спортивная фигура: мужчины тоже прибегают к ботоксам и вставляют грудные и прочие имплантаты.

Он кивнул, заканчивая с кем-то разговор, улыбнулся и повернулся ко мне.

— Юджин, присаживайтесь. Простите, срочные звонки всегда не вовремя. Привыкайте держаться более раскованно.

Он не отводил взгляда, пока я пересек кабинет и опустился по жесту его руки в кресло. Думаю, морда у меня сейчас совсем не голливудская: бессонная ночь и восемь чашек крепчайшего кофе за рабочий день — заметно даже для моего молодого организма.

— Плохо спалось? — поинтересовался он. — Работаете вы всегда каторжно…

— Плохо, — согласился я. — Вы мне дали новую информацию, я всю ночь провел в поисках…

— Так долго?

— …а потом старался осмыслить.

— И что помыслилось?

При строгом облике участие во взгляде, я с холодком понял, что я не все еще узнал. Впереди что-то пострашнее.

— Я плохо представляю, — признался я, — момент перехода в сингулярность. Точнее, совсем не представляю.

Он поинтересовался:

— Технически?

Я покачал головой.

— Техника меня не интересует. Но вот как это будет выглядеть, если одни уже получат бессмертие, а другим придется умирать…

— Умирают же сейчас, — ответил он непреклонно. — Это раз. И еще: сейчас тоже не у всех собственные яхты и личные самолеты. Но человечество с этим примирилось.

— Это просто вещи, — возразил я, — а вечная жизнь — другое.

Он чуть изогнул губы в усмешке.

— Мы везде наносим упреждающие удары. Наши специалисты всюду насаждают мысль, что жить вечно — плохо.

— А если сработает недостаточно? Социальная несправедливость проявится больше всего как раз в том, кому жить, кому умереть. И, боюсь, населению слаборазвитых стран придется ждать дольше, чем несколько недель или месяцев!

Он кивнул, не дрогнув лицом, выражение глаз не изменилось.

— Юджин, а вы хорошо себе представляете, как это будет выглядеть? Я имею в виду, сам Переход?

Я развел руками.

— Нет, — признался честно, — очень смутно.

— Опустите технические детали, — посоветовал он.

— Опускаю…

— И что?

Я развел руками еще беспомощнее.

— Я становлюсь вроде бы умнее. Ну, за счет того, что мозг не устает и работает намного быстрее. В инете ничего не ищу, а сразу все схватываю. Знаю все языки и все науки… Любое достижение науки, только что свершенное, сразу же становится мне известным и понятным…

Он слушал, как я перечисляю, все больше сбиваясь и запинаясь, кивал, поддакивал, подбадривал, наконец я договорился до того, что в железном теле уже почти перестану быть человеком, а уж в атомном вихре — тем более, особенно если всякую дрянь, доставшуюся людям от обезьян и прочих предков, выброшу, а создам совершенно новые свойства.

Я остановился, фантазия забуксовала. Он помолчал и сказал тихо: