Падаю.
Налетевший вдруг шквал срывает с меня плащ. Я визжу:
–
Кое-как встаю, иду. Холодно. До боли холодно. Не чувствую уже ни ног, ни рук, ни лица, даже гнев стынет в груди. Иду за плащом. Где он? Его ведь не могло унести далеко? Ведь не могло же, да?
Несмотря на завывание ветра, Еву я сперва слышу – звук затворов ни с чем не спутаешь, а затем прямо из бури проступают фигуры. Нейры стоят неподвижно, держа в руках винтовки, обмотанные белыми камуфляжными лентами.
Знаю, что это глупо, но все же поднимаю перепачканный кровью нож, который так и не выпустила из рук. Я не сдамся. Не буду больше плакать и прятаться. Я… вздрагиваю от внезапного выстрела за спиной, нож выскальзывает из ладоней и исчезает в снегу. Машинально вскидываю руки, но тут же опускаю. Смеешься, да, Ева? Издеваешься надо мной? Играешь?! Глаза щиплет от обиды, а изнутри поднимается гнев – стремительно и почти бесконтрольно, как тогда в столовой. Меня вдруг ослепляют красные лучи лазерных прицелов.
– Ну давай, – говорю я, а затем кричу: – Давай!
Я кручусь на месте, рычу, сжав зубы, но выстрела все нет. Нейры молчат.
– Ну?! – ору я. – Чего ждешь?!
Голос срывается.
А с ним – так же внезапно, как и появился – срывается гнев. Нейры не двигаются, лишь красные лучи чуть дрожат, пронзая снежную пелену. Я пытаюсь сглотнуть комок в горле. Решимость слабеет, тает на ледяном ветру. Конечно, я хочу жить. Но становиться Системой… Я невольно представляю себя нейрой – безликим существом в белой форме и белом шлеме, молчаливым, равнодушным – и содрогаюсь. Я бы что-нибудь чувствовала? Помнила бы, что я – это я? Осталось бы у меня хоть…
– Ненавижу тебя, Ева! – кричу я зло, но выходит жалко. – Ненавижу!..
Договорить не могу, издаю лишь какой-то булькающий звук и падаю на колени. Снег на ощупь уже не холодный, я и сама как снег. Ничего не чувствую. Пусто. Ничего.
Пусто.
Я устала.
Ева опускает винтовки. Одна из нейр выходит вперед и приближается ко мне. Луч лазера движется по снегу размытой кровавой точкой.
– Пойдешь сама, восьмая? Или помочь?
Я поднимаю голову. Ну вот сейчас, сейчас меня наконец-то убьют. Правда? Или… что? Что она сказала? С трудом соображаю. С еще большим трудом отвечаю:
– Никуда я не пойду.
Но это, конечно же, ложь.
Нейра вдруг опускается передо мной на одно колено и протягивает руку. Белая перчатка покрыта хлопьями снега. В отражении шлема я вижу себя – куклу, брошенную у дороги, маленькую и беззащитную, одинокую. В голове что-то щелкает, но прежде чем я успеваю это осознать, разум убаюкивает будто бы шум далеких волн. А потом внутрь меня врываются миллионы голосов, миллионы мыслей, миллионы душ Евы.
– Пора возвращаться, – говорят они.
Я хочу спросить куда, но вопрос теряет смысл, растворяется среди потока образов и теплоты. Поток этот согревает меня, подхватывает и уносит в ничто.
Туда, где наше место.
Главное – в Космосе
Маркус Гарайс. Аносмия бригадира Боба
Проклятый вибробраслет экстренной связи бесцеремонно выдернул Боба из сна. Чудесного, яркого, с четкими картинками. В реальности Боб никогда не видел Марс так ясно даже в очках.
Он активировал слухап и сморщился. Полковник Круж не мог гордиться приятным голосом:
– Ты в Хофедпортене?
– Да, – сказал Боб и тут же пожалел об этом.
– Срочно к третьему грузовому шлюзу!
Конечно, приветствие не входило в привычки начальника смены.
– У меня отпуск не кончился!
Бесполезное уточнение, Боб ответил скорее по инерции и со зла, что так и не узнает теперь, чем кончился его поход к подножью Олимпа.
– Отставить! Быстро сюда!
– Так точно! Расчетное время пятнадцать минут.
Возле шлюза толпились его ребята, окружившие автоматический погрузчик с контейнером, помеченным рыжими буквами «МТФ». Круж возвышался над ними свирепой живой башней. Но даже не глядя, Боб узнал бы, где находится полковник – от того несло потом и сельдерейной отрыжкой. Бригада нюхарей мылась дважды в день особыми средствами, чтобы запах собственного тела не мешал им работать. К прочим это требование не относилось, а в условиях дефицита воды даже осуждалось.
Парни Боба облегченно выдохнули. Даже Круж смягчился:
– Хорошо. Твои щенки не могут разобраться с грузом, подключайся.
– То есть как это не могут? – тут уже Боб повысил голос и сдвинул белесые брови.
Он был не старше «щенков», но бригадирство словно прибавляло ему лет пять. Парни наперебой стали объяснять, что слишком сложный микс запахов, невозможно выделить все, наблюдается несколько вообще неизвестных.