Синяя Борода

— Вы-то чем лучше? Сначала грешите, потом суете дукаты вашему духовнику.

— Позвольте! Зная мою любовь к золоту, нетрудно оценить приносимую мной жертву.

— Все в этой истории дураки, кроме вашего духовника.

— И вас. Я восхищен вашим умом.

— В данном случае это всего лишь душевное здоровье. Я не куплюсь на ваши глупости.

— Вы достойны выйти за меня замуж.

— Зато вы меня недостойны.

— Мне нравится, что вы так себя переоцениваете.

— Нисколько. Просто я в своем уме. Десерт будет?

— Есть яичный крем, которым я угощал вас вчера.

— Нет, хватит. Я люблю разнообразие.

— Чего бы вам хотелось?

— «Сент-Оноре»,[5] — сказала она из бравады и скрылась в своей комнате.

Наутро, когда Мелен принес ей завтрак в постель, Сатурнина спросила его, давно ли он работает у Нибаль-и-Милькаров.

— Двадцать лет. Как и Иларион Гривелан и шофер.

— Вас наняли одновременно?

— Да. Сразу после смерти родителей месье.

— Прежнюю команду похоронили вместе с покойными?

— Нет, — невозмутимо отвечал Мелен. — Родители месье придерживались совсем другого образа жизни. Они часто принимали гостей. В доме было много слуг. Месье их всех рассчитал.

— Для дона Элемирио имело значение, что вы — мужчина?

— Да. Это был один из критериев.

— Почему?

— Не знаю, мадемуазель.

Когда вечером того же дня Сатурнина вошла в кухню, дон Элемирио, странно взбудораженный, встретил ее громогласным «Вы!».

— А кто же еще это может быть? — улыбнулась она.

— Я провел этот день в вашем обществе. Смотрите.

Он достал из холодильника и водрузил на стол огромный «Сент-Оноре». Молодая женщина восхищенно ахнула.

— Мое произведение, — торжественно объявил он. — Я никогда не готовил ни профитролей, ни слоеного теста, ни заварного крема, ни карамели, но все освоил сегодня благодаря моей колдовской книге.

— Это изумительно!

— У меня было искушение положить в кипящую карамель несколько листиков золота, дабы придать этому торту испанское достоинство, но я устоял, чтобы доказать вам, что я способен разделить вкусы других людей.

— С чем вас и поздравляю.

— Это основное блюдо.

— Вы правы. Мы не станем ничего больше есть — у нас сегодня только десерт. А шампанское вы предусмотрели?

— Что, простите?

— Такой «Сент-Оноре» надо запивать хорошим шампанским.

— Мне очень неловко. В доме нет шампанского.

— Я добуду, — сказала Сатурнина.

Дон Элемирио не успел ее удержать, молодая женщина стремглав выбежала на улицу. В этот час в VII округе Парижа ей вряд ли удалось бы найти открытый магазин; она зашла в шикарный ресторан, очаровала бармена и купила по бешеной цене бутылку «Лоран-Перье». Со своей добычей она поспешила обратно.

— Ледяное, — сообщила она, вернувшись.

Дон Элемирио достал высокие фужеры из толедского хрусталя.

— Я не знал, что вы любите шампанское, — промямлил он.

— А вы нет?

— Сам не знаю.

— К чему быть богатым, если не пить лучшее шампанское? Вы одержимы золотом, а разве вам не известно, что шампанское — это его жидкий вариант?

Сатурнина откупорила бутылку, наполнила фужеры и протянула один испанцу.

— Посмотрите, — сказала она, глядя сквозь золотистую жидкость. — Что может быть прекраснее этого удовольствия?

— За что мы выпьем?

— За золото, конечно.

— За золото, — повторил дон Элемирио со страстью в голосе.

Первый глоток пронзил их насквозь.

— Вот теперь мы можем достойно отведать вашего «Сент-Оноре».

Он разрезал торт на две половины, и они не осели: ему сопутствовала благодать.

— Изумительно вкусно! — воскликнула Сатурнина. — Не знаю, какой вы аристократ, но как кондитер вы меня убедили. Что с вами? Вы плачете?

— Впервые мне показалось, что я вам нравлюсь. Я очень чувствителен.

— Полноте, не надо преувеличивать. Я оценила ваш торт, только и всего. Утрите слезы, прошу вас.

— Нет. Мне нравится плакать перед прекрасной молодой женщиной, которой я дарю наслаждение.

— С вами невозможно общаться!

— Вот видите, я прав, что избегаю общества.

Сатурнина рассмеялась.

— Как подумаю обо всех этих женщинах, которые мечтают с вами познакомиться! Если бы они знали, что вы рыдаете по любому поводу и что у вас в доме нет шампанского!

— По последнему пункту я исправлюсь. Вы меня обратили. Откуда у вас эта привычка?

— Привычка? Вы шутите. Я не так много шампанского пила в жизни, но с первого же раза поняла, что ничего лучше быть не может. Но вы-то — как это могло пройти мимо вас?

— Думаю, шампанское для меня было испорчено светскими условностями. Я не притрагивался к нему двадцать лет.

Этот срок напомнил его собеседнице другой.

— Для работы в доме вы нанимаете только мужчин. Почему?

— Мне невыносима сама мысль, что унизительную работу может выполнять женщина. Еще в детстве, когда я видел, как женщина моет пол, мне становилось стыдно.

— А когда мужчина моет пол, вас это не смущает?

— Я всегда считал, что мужчины предназначены для черной работы. Если я требовательнее к женщинам, то это потому, что от них большего можно ожидать.

— Ваши речи довольно двусмысленны. Вы ставите женщин выше, чтобы легче позволить себе их наказать.

— С чего вы взяли, что я их наказываю?

— С ваших собственных слов. «Если вы войдете в темную комнату, вам не поздоровится».