Синяя Борода, или Художница и Чернокнижник (СИ)

— Я прошу прощения за столь неурочное вторжение, — первым заговорил незнакомец, отдав легкий поклон. Извинения в его басистом голосе не было, скорее снисходительная уверенность в оказываемой чести. — Я слышал, здесь живет художник Теодор Ребер?

— Это я, — наклонил голову отец. — Чем могу быть полезен, милостивый сударь?

— Я хочу заказать портрет.

— Что ж, что ж… — несколько растерянный, отец вышел из-за стола, сделал приглашающий жест — прошу в мой кабинет, там мы сможем обсудить детали… хм…

— Кто это? Он какой-то… страшный… — жалобно сказала Бьянка, глядя на закрывшуюся дверь.

— А по-моему, симпатичный.

— Никогда не понимала твоих вкусов. И что же в нем симпатичного?

— Ты заметила, какие у него яркие глаза? Ровный нос, вообще черты очень правильные, гордая осанка, сильные плечи… мне кажется, этот человек знаком с воинским искусством не понаслышке. Любопытно было бы посмотреть… Я хочу его нарисовать!

— А по-моему, ничего особенного, — поспешил высказать свое мнение Нил, папин подмастерье.

— Похоже, знатная птица, — сказала мама. — И одежда, и как держится… И не местный, судя по акценту. Видите, девочки, имя вашего отца уже известно даже за пределами Прувы…

Спустя довольно долгое время отец вышел с озабоченным лицом, отозвал Аделаиду в соседнюю комнату.

— Ты с ним знакома? — спросил тяжелым злым тоном, какой от него слышали редко.

— Сегодня утром мы встретились у Птичьего холма, он спросил, как добраться до Дерики, — пожала плечами Адель. — А что?

— Сколько раз тебе говорить, не смей одна ходить так далеко! Дома запру! Он хочет, чтобы его портрет писала ты!

Аделаида расплылась в улыбке и захлопала в ладоши, не обращая внимания на папину мрачность.

— Ты что, совсем дура? — спросил он — Или тебе мать плохо обьяснила, с какой целью знатные господа могут заинтересоваться хорошенькой поселяночкой?

— Отец, ну ты что? Я же буду работать в твоей мастерской, Бьянку приглашу для компании или Нила, если так боишься…

— Ненавижу эту сволочь титулованную, — прошипел отец.

Аделаида наклонила голову. Она хорошо поняла, о чем это он. Мама рассказала ей, когда она подросла, почему отец, знаменитый художник, был вынужден с женой и двухлетней дочерью бежать из столицы, из страны, прятаться, сменить имя… Нельзя бить морду герцогу. Даже если он пытается снасильничать твою жену.

Бьянка, родившаяся много позже, до сих пор оставалась в неведении относительно прошлого родителей. Сестренка такая наивная, впечатлительная… и, чего уж там греха таить, болтушка.

— Все будет хорошо, отец. Я буду осторожна…

Теодор резко сбросил ее руку.

— Не уговаривай! Я… я уже сказал „да“!

Его обрамленное светлой бородой загорелое лицо стремительно заливал румянец.

— Я не хотел! Я был возмущен, у меня кулаки чесались… Почему?! Как? Не понимаю… По-моему, он колдун, этот проходимец…

— Все будет хорошо, — повторила Аделаида. — Положись на меня. Ты ведь говорил, что я хорошо разбираюсь в людях?

— Ты, моя дорогая доченька, сейчас поднимешься в комнату Бьянки, найдешь альбом с ее детскими рисунками, предьявишь нашему гостю и этим обоснуешь свое „нет“.

— Хорошо, — легко согласилась Аделаида. Отец даже насторожился такой уступчивостью, но она уже взбежала наверх по лестнице.

Гость с отцом ждали ее в кабинете. Она вошла с неуверенной улыбкой, прижимая к груди старый альбом. Отмыть пальцы от пятнышек краски за столь короткий срок было невозможно, но Аделаида попыталась. Торопливо расплела короткую косу, стянула соломенно-желтые волосы в узел на затылке — прическу, более подобающую знатной даме. Открыла коробочку собственноручно изготовленной голубой пудры, совсем чуть-чуть коснулась ею век. Глаза так выглядели усталыми, но, по крайней мере, это подчеркивало их синеву.

— Прежде чем нанять меня, — сказала Аделаида незнакомцу, протягивая альбом. — Вы должны ознакомиться с уровнем моего мастерства, дабы потом избежать жестокого разочарования.

Мужчина неспешно открыл верхний лист. Аделаида сдерживалась, но улыбка то и дело пыталась запрыгнуть на ее губы. К чему ложная скромность? Если ты умеешь что-то делать действительно хорошо, этим сложно не гордиться. Не может же художник, по-сокольи зрячий ко всему вокруг, быть слеп в отношении мастерства собственных картин?

Отец, вначале тоже усмехавшийся в усы, вдруг посерьезнел, а потом с такой яростью взглянул на дочь, что ей стало не по себе.

Гость молчал, очень медленно перелистывая страницы. Лицо сделалось отрешенно-задумчивым.

— Да… — только и сказал он наконец.

— Что, простите? — не выдержала Аделаида.

— Когда мы сможем приступить к работе?

— А когда у вас есть время?

— Я совершенно свободен.

— Тогда я в вашем распоряжении, если хотите, можем начать сейчас… — пробормотала Аделаида, сокрушенная с одной стороны, холодной реакцией незнакомца, с другой — бешенством отца, жгучий взгляд которого она чувствовала даже спиной и вздрагивала, ожидая взрыва — Теодор дышал сипло и сквозь зубы так, будто вот-вот на кого-нибудь бросится.