Синяя кровь

Лишь много лет спустя доктор Жерех-младший, с которым в школе я сидел за одной партой, сказал мне, что Ложечка умерла девственницей.

– Вообрази: она осталась целкой, – сказал Жерех-младший. – Фрейд отдыхает.

Алик прожил с Ложечкой почти три года и ни разу ее не тронул. Она округлилась и похорошела, он каждый вечер мыл ее с ног до головы, он покупал ей мармелад и цветастое белье, укладывал спать и ложился рядом, но так и не тронул ее. Импотентом он не был: позже выяснилось, что иногда он заглядывал к одной шалавой бабенке, жившей у Французского моста. А вот Ложечку не трогал, берег. Для чего, для какой жизни, Боже правый? В тетрадях его об этом – ни слова. Однако что-то же ведь заставило его однажды наброситься на ее фотографию – он попытался содрать ее со стены ногтями, да так и бросил, исцарапанную, изуродованную. Он сжег вещи Ложечки, сохранив только туфельки, которые были на ней в день смерти.

– Человек без места, – сказала Ида, когда я рассказал ей о том, что открыл мне Жерех-младший. – Бедный Алик… он даже в собственной жизни – прохожий, а не герой…

Из года в год – одно и то же. Хлеб, соль, сахар, спички, яйца, вместо соуса «Восточный» – дешевый кетчуп, вместо ливерной колбасы – соевые сосиски, вместо «Примы» за пятнадцать копеек – «Ява» за пятнадцать рублей, чай в пакетиках, пачка дешевого мармелада, фотоателье, библиотека, жестяная ванна и снимки голубок на стенах – от пола до потолка. Менялись цены, менялись продукты – но не образ жизни.

Алик снова стал приходить в клуб по вечерам, когда Ида занималась с девочками, сидел в углу, в тени, делая все для того, чтобы оставаться незаметным. Он по-прежнему фотографировал голубок. Хотя к тому времени уже многие обзавелись цифровыми камерами, все равно считалось, что никто лучше Алика Холупьева не сделает снимка голубки на долгую-долгую память. После похорон родители обязательно приводили девочек в ателье «Сюр Мезюр», где Алик запечатлевал их – взволнованных, в белых платьицах и белых платочках. Копии этих снимков потом оказывались на стене в его спальне.

Алик жил в пустоте.

Спивающаяся мать рассказывала ему об отце – о ящиках тушенки, которыми генерал Холупьев расплачивался за малолеток, а от Иды он узнал о пароходе «Хайдарабад», о лепестках роз и двенадцати мертвых музыкантах. Любимец Сталина, который укладывал вместо шпал мерзлые тела мертвых военнопленных, растлитель несовершеннолетних, любитель фейерверков, пылкий любовник – таким был его отец. Он погиб так, как и должен был погибнуть: просто так, ни за что, потому что вода. С таким существом у Алика не было и не могло быть ничего общего, как почти ничего общего у него не было и с вечно пьяной матерью.

Время от времени Алику предлагала свои услуги Свинина Ивановна, известная в городке сваха и знахарка, но он в ответ лишь криво усмехался. У него появлялись женщины, которые, однако, надолго не задерживались в его доме.

– С ним как с рыбой жить, – сказала как-то в сердцах Нина Однобрюхова. – И не спит по ночам: глаза всегда открыты, как у иконы.

Смерть Аллы Холупьевой и Арсения Рябова ничего не изменила в его жизни.

26

Настоящей его женой – с регистрацией в загсе и скромным застольем в «Собаке Павлова» – стала Роза Васильевна Лисовская, пышная брюнетка с алым цветком в волосах, злоупотреблявшая косметикой, сладостями и божественным даром речи.

Ее муж был офицером – он погиб в вечной войне на Кавказе. Вдова с дочкой вернулась к родителям, которые жили в маленьком домике неподалеку от церкви, и устроилась воспитательницей в детский дом.

В первый же вечер ее видели в «Собаке Павлова» с томной толстухой Ольгой Однобрюховой, продавщицей из Каменных корпусов, и стервозной Ленкой Сиверс из аптеки, востроносой и завистливой. Вдова пила водочку мелкими глотками, курила тонкую коричневую сигарету и с воодушевлением рассказывала о призраке любимого мужа, который являлся по вечерам и щекотал ее, когда она принимала душ. Взволнованный голос Розы разносился по всему ресторану. Когда она с придыханием говорила «да», казалось, что она хотела сказать: «Да святится имя твое!» А если с ее напомаженных пухлых губ слетало слово «любовь», слушатели замирали и зажмуривались, боясь, что вот сейчас за спиной у Розы Васильевны распахнутся крылья. В тот же вечер выяснилось, что она пишет стихи, обожает зефир и не любит лиловое, потому что оно старит.

Она познакомилась с Аликом после того, как ее десятилетняя дочь исполнила роль голубки и предстала перед объективом фотокамеры в ателье «Сюр Мезюр». Они разговорились. На следующий день Роза пришла забирать фотографии. Через месяц они поженились, и Роза с дочкой перебралась к Алику.

Образ жизни Алика и после женитьбы остался неизменным: целыми днями он ждал клиентов в ветшающем ателье, а вечером запирался дома. Он перестал показываться в магазинах, предоставив Розе покупать продукты, сигареты и изредка – вино. По субботам Роза приглашала гостей – толстуху Ольгу Однобрюхову и стерву Ленку Сиверс, но Алик в этих застольях не участвовал.