Синяя курица счастья

Я открыла рот, чтобы ответить что-нибудь убийственно-язвительное, и тут опять хлынул ливень.

Кажется, я поняла, почему в марте на Кипре всего пять дождливых дней: потому что природный круговорот просто не может обеспечить то количество воды, которого хватило бы на шесть таких ливней!

Дождевые струи были частые, плотные и колючие, как проволочная щетка. И какой-то злокозненный ангел в небесной канцелярии так тщательно выверил угол наклона воды, что в мой открытый рот, в глаза и за шиворот моментально натекло.

Я плюнула, стиснула челюсти, прищурилась а-ля монгольский странник в эпицентре пыльной бури и с ускорением запрыгала по лужам к ближайшему укрытию.

К дому Александра, а куда же еще?

Если бы по пути мне встретилось хоть что-нибудь подходящее — крытая остановка общественного транспорта, грибочек детской песочницы, раскидистое дерево с водонепроницаемой кроной или (предел мечтаний) уютная кофейня, — я бы, разумеется, не вернулась в берлогу чудовища. Но в неродном мне зарубежье все вышеперечисленные объекты явно относились к числу архитектурных излишеств, а проектировщики курортного местечка совсем не думали о проблемах бездомных интуристов. Все возможные удобства были сосредоточены в домовладениях, обнесенных заборами разной степени непроницаемости.

Мне еще повезло, что жилище Александра окружала лишь живая изгородь!

Я, правда, ее немножко убила. Так спешила, что на повороте меня занесло, и я неидеально вписалась в проем между кустами — зацепила боком ветки и потоптала газон, оставив на голой клумбе свои следы.

— Н-надеюсь, будущим цветочкам это н-не повредит, — слезливо вякнул мой внутренний голос.

Холодный душ его не отрезвил, но хотя бы потушил неуместное веселье.

Слава богу, Александр после моего ухода не запер дверь!

Я вломилась в прихожую, точно захватчик, преодолевший крепостной ров вплавь — насквозь мокрая, полуослепшая от налипших на лицо волос и очень злая.

Мое целеустремленное продвижение к камину сопровождалось мелодичными звуками водной симфонии: лирично журчали стекающие с меня ручьи, мажорно чавкали ботинки, звонко капало из носа. Упавшая сумка с претензией квакнула, а из кармана сброшенной куртки плеснул фонтанчик.

Растопырившись у камина в позе, в живой природе характерной для морской звезды, а в мертвой — для цыпленка табака, я запоздало огляделась и выяснила, что свидетелей мое вторжение не имело. Это, конечно, не означало, что я могу располагаться в чужом доме, как в своем, но позволяло мне притвориться, будто я никуда и не уходила. А ведь официальное приглашение погреться у горящего очага у меня уже имелось, и срок его действия, как и количество подходов к камину, никто не оговаривал!

Ранее обрушенная мною многофункциональная сушилка для зонтов и курток так и лежала на боку, осколки бокалов тоже никуда не делись, фирменный конверт нашей конторы валялся на полу — Александр и не подумал утруждать себя уборкой.

Я не без злорадства предположила, что письмо красавицы настолько деморализовало чудовище, что ему сделалось абсолютно безразлично санитарно-гигиеническое состояние помещения.

Воображение тут же нарисовало мне бородача, самозабвенно рыдающего в подушку в дальней спальне.

— Тогда п-понятно, почему он не прибежал на шум, — сказал мой внутренний голос.

— Какой шум? — громко спросила я, похлопав ладонью по уху, чтобы выбить из него воду.

— Такой, как от гулянки русалок с Ихтиандром! — ответил внутренний голос, прозрачно намекая на эффектную водную феерию, которую я устроила.

— А-а!

Я не стала спорить (поберегла силы) и озвучила свое пожелание небесам, которые сегодня мне явно задолжали:

— Надеюсь, он там обрыдается и уснет мертвым сном.

У меня было четыре часа до самолета на родину, и минимум полтора из них я страстно желала провести у этого очага. В идеале — голой и босой, в окружении развешанных на просушку одежек и бельишка.

Участие в этой мизансцене малознакомого и, главное, несимпатичного персонажа мужского пола не представлялось мне интересным и желательным.

Я сняла ботинки и поставила их к огню. Положила на каминную полку носки так, чтобы они свесились лапками вниз. Распялила на сушилке куртку. Чтобы защитить босые ноги от осколков стекла, постелила на пол накидку с кресла и, похозяйничав таким образом, почувствовала, что обжилась в этом замке дракона вполне достаточно, чтобы рискнуть снять доспехи.

К числу последних я относила джинсы и майку, под коими оставались только доселе неприступные рубежи — трусы и лифчик. Их я в мужских берлогах никогда еще не снимала.

Я не отношусь к числу тех девушек, которые с легкостью раздеваются за пределами собственной спальни. Даже на пляже, разоблачаясь до купальника, я чувствую себя неловко и воображаю, что в этот самый момент на меня пялятся все мужики без исключения — от спасателя с биноклем на вышке до пацана в резиновом надувном круге. В раздевании на публике определенно есть что-то героическое!

Впрочем, и для того, чтобы разоблачиться в чужом доме в отсутствие его хозяина, нужен особый настрой.