Синяя соляная тропа

Слишком поздно: чаши рухнули на пол, а мастерски обработанная шкура в серебряных нитях и шелковой вышивке упала в руки юноши. Стоило ему коснуться ее, как он тут же понял, что шкура принадлежала ему. Однако с нее сбрили шерсть, покрыли нитками, и красками, и тиснением для услады глаз всех посетителей местной церквушки. Несчастный взревел от горя и отчаяния, Флора с матерью побледнели, а малышка заплакала.

– Флора, что ты натворила? – прошептал шелки.

– Койгрих, прошу тебя…

– Это не мое имя! – закричал юноша в ярости и толкнул купель, уронив ее на плитку под ногами. Украденные воспоминания возвращались к нему приливной волной, и теперь он понимал, как легко его обманула возлюбленная. Каким наивным он был! Три поколения – а может, и того дольше – рыжие ведьмы с этих островов брали в рабство мужчин шелки. Смотритель маяка, китобой, а теперь и он сам пали их жертвами.

Он отбросил шкуру, надеясь пресечь волну воспоминаний, но смысла в этом уже не было. Силы шелки пропали вместе с изуродованной шкурой, и теперь ему оставалось лишь жить дальше на суше, горюя о море.

Глава шестая

Он вспомнил все: и голос, и язык, и ритм, и переменчивый нрав океана. Вспомнил песни клана Серых Тюленей, шум волн у шхер. Вкус красной нерки, зажатой в его мощных челюстях, пение малого полосатика, танец краба-привидения на песке, крик большого кроншнепа в прибой. Сердце его болело одновременно от горя и радости.

Он вспомнил старых друзей: свою подругу из клана Серых Тюленей и тех шелки, с кем часто играл, братьев и сестер, всех своих возлюбленных и, конечно, мать – вождя клана, которая предупреждала его об опасностях суши. Вспомнил свои первые шаги в человеческом облике, наслаждение в тот момент, когда сбросил шкуру, приятное волнение от того, как наблюдал за жизнью Народа, следовал за их рыбацкими лодками, подслушивал разговоры. Вспомнил рыжую девушку на залитом лунным светом пляже, мягкие волны и теплый ветер, и его сердце сжалось от печали. Как печально закончилась их короткая сладкая история!

Последним, самым жестоким воспоминанием оказалась именно любовь: вкус соли на коже, шелк волос, прикосновение рук, смех под немыми звездами. Все эти чувства пропали вместе с памятью шелки, но теперь поднимались мощной волной, омраченной горечью и предательством.

– Зачем? Зачем ты поступила так со мной, Флора? – спросил он, повернувшись к ней.

Глаза девушки блестели от слез, но она выглядела непоколебимой, как гранит.

– Моя бабушка хорошо меня воспитала. Объяснила, что мужчины все одинаковы. Я думала, ты не такой, как все, и будешь мне верен, но ты поддался желанию вернуться в море, жестокое море с его сладкими песнями, что слышны даже за объятиями любимой. Для тебя женщина – всего лишь сосуд, дешевый и хрупкий, но я хотела нечто только свое, что никто не сможет у меня отобрать.

Гости зашептались, а шелки покачал головой.

– Ты меня использовала.

– Нет, я тебя спасла. Ты был варваром, а посмотри, как сильно изменился!

– Я предал свой народ, – возразил шелки. – Наш народ, Флора. Ведь мы оба ему принадлежим.

Тут он передал ей истории китобоя и смотрителя маяка, и глаза Флоры округлились, но сразу же стали холодными и жесткими, как слюда.

– Во мне нет твоей крови. Мы с моей матерью – коренные жители островов.

Ее мать отвела взгляд и закусила губу. Встревоженный пастор пытался успокоить прихожан, чьи голоса нарастали и грубели с каждой секундой.

– Твой отец вышел из клана Серых Тюленей, – безжалостно продолжал шелки. – Твоя мать пленила его, как поступила ее мать до этого. Вы обе дочери моря, лишенные своего наследства. Но я не позволю этому продолжаться и заберу свою дочь в наш родной клан.

Флора помотала головой.

– Я ее не отпущу!

Она повернулась к пастору и взмолилась, глотая слезы:

– Покрестите мою малышку, спасите ее!

– Не могу, – сказал священник. – Мы не имеем права крестить ребенка, если отец из клана шелки уже принял ее как свою.

Флора вздернула подбородок.

– Нет! Он не способен вернуться в море без своей шкуры! Как он заберет нашу дочь, если не может растить ее там?

«Она права», – подумал шелки. В чем смысл этих воспоминаний, если ему уже никогда не вернуться к своему народу? Как он будет учить малышку традициям серых тюленей, как будет защищать ее?

Флора ощутила свое преимущество и с вызовом взглянула на шелки.

– Моя дочь принадлежит мне и будет жить с теми, кто ее любит. Она не нужна морскому народу, а мне нужна – как воздух!

Вдруг с порога послышался тихий мужской голос. Китобой стоял на входе весь в слезах, но глаза его были чисты и полны сокровенных знаний. Под рукой он держал свою шкуру из кедрового сундука.

– Но как же само дитя? Что нужно ей?

Флора крепче прижала к себе дочь.

– Ее мать и семья! Любовь и надежный дом. Все это могу ей дать лишь я.

Джон Маккрэканн улыбнулся. Взгляд его был печальным, но голос сильным.

– Понимаю, дочь моя. Впервые за много лет я могу тебя понять. Но скажи, ты хочешь видеть свою малышку такой, какая она есть, или укротить ее, как до этого укротила своего мужа?