Элисон написала:
Она добавила:
Она не собиралась отказываться от ванны, даже если ее придется принимать в два часа ночи. Желательно до этого успеть принести из подвала уголь и наполнить корзину поленьями.
Речь шла об одном из стульев, стоявших в столовой. Стульев было шесть, с круглыми спинками; Элисон купила их на мебельной распродаже. У них были зеленые бархатные сиденья, отделанные золотистым шнуром, но кот Ларри с незамысловатой кличкой Котяра повадился точить о них когти и на одном оторвал шнур, который теперь неряшливо, словно нижняя юбка, торчащая из-под платья, свисал вниз до самого пола. Ей предстояло вооружиться клеем и мебельными гвоздиками и починить стул. Ничего, если получится кривовато: главное, чтобы шнур не болтался.
Она сунула блокнот обратно в сумку и сидела с мрачным лицом, вспоминая свою неприглядную столовую. Конечно, тот факт, что у них есть столовая — в наше-то время! — сам по себе казался удивительным, однако она была настолько непривлекательной, тесной, холодной и темной, что ее просто нельзя было приспособить подо что-нибудь еще. Элисон хотела устроить там для Генри рабочий кабинет, но тот сказал, что в комнате чертовски холодно. Идея с игровой для Ларри тоже не прижилась, потому что сын предпочитал играть на полу в кухне. Собственно, как столовую они ее тоже не использовали и ели обычно на кухне или в теплую погоду на террасе, а когда наступала жара, устраивали пикники в саду под густой тенью раскидистого клена.
Ее мысли, как обычно, разбегались в разные стороны. Столовая. Решив, что мрачнее ее все равно уже не сделать, они оклеили стены темно-зелеными обоями в тон бархатным занавесям, которые мать Элисон отыскала на своем полном сокровищ чердаке. Там стоял стол с гнутыми ножками и те самые стулья, да еще викторианский буфет — подарок тетушки Генри. Стены украшали две уродливые картины, которые Генри купил, отправившись на распродажу за медной каминной решеткой. На одной была изображена лисица, поедающая убитую утку, на второй корова на горном пастбище под проливным дождем — сюжеты довольно угнетающие.
— По крайней мере, стены теперь не голые, — сказал Генри, повесив их в столовой. — Пускай повисят, пока я не заработаю на подлинник Хокни, Ренуара или Пикассо — кого ты предпочтешь.
Он спустился со стремянки и поцеловал жену. На нем была рубашка с короткими рукавами, в волосах запуталась паутина.
— Мне вовсе не хочется дорогих картин, — сказала на это Элисон.
— Должно хотеться, — он поцеловал ее еще раз. — Мне вот хочется.
Он и правда хотел разбогатеть — не ради себя, а ради жены и детей. Ради них он всегда стремился вперед. Они продали квартиру в Лондоне и купили этот небольшой дом, потому что Генри решил, что детям лучше расти на природе, наблюдать за животными, растениями, сменой времен года; поскольку им еще предстояло выплачивать ссуду, то ремонтом они решили заняться самостоятельно. Они посвящали ему все выходные, и поначалу это было нетрудно, потому что стояла зима, однако с приходом весны они забросили внутренние работы и переместились в сад, сильно запущенный и заросший, где попытались создать хотя бы видимость порядка.