Тускнеющий свет иссякающего дня остался позади, там, на поляне, а здесь, в лесу, уже владычествовала ночь. Андрей забеспокоился.
- Подтягивайсь! Подтягивайсь! Держи на мой голос!
Подтягивались. Подходили к широкой сосне, у которой Андрей стоял. По походке, по голосам узнавал тех, кто подходил. Пилипенко? Он. Мерный перестук катившегося пулемета подсказал, что он. И сердитый голос Пилипенко: должно быть, наткнулся на кого-то.
- Смотришь, как баран в воду, трясця твоей матери!
И Сянский приближался - он откликнулся, защищаясь:
- Темнота чертова. Не видно, куда ногу ставить.
Андрей все время вслушивался: то ли показалось, то ли в самом деле улавливал отдаленный гул бивших орудий. В ту сторону, где слышалась артиллерия, и направилась "рама".
- Орудийная стрельба, точно, - подтвердил Семен. - Где-то там линия фронта.
- Где-то там, - задумчиво согласился Андрей. - Задача установить где, и как добраться туда. Вано! Саша!
В темноте два голоса одновременно:
- Да?
- Есть!
- Давайте, ну влево, что ли, поразведайте. Время - час; если понадобится - немного больше.
Вано и Саша вмиг исчезли.
- Пилипенко.
- Я!
- Передай пулемет Петрусю Бульбе. Бульба! Взять пулемет.
- Понял.
- Ты, Пилипенко, подайся вправо. Те пошли влево, тебе вправо. Ясно? С Сянским.
- Самое с ним в разведку, - беззлобно хмыкнул Пилипенко.
- Конечно, нет, - поддакнул Сянский, обрадованный, что Пилипенко не считает его подходящим для разведки. - Конечно...
- Исполнять!
Андрей почувствовал, в нем закипала ярость. На войне все, что есть в человеке, становится особенно заметным, ничто не в состоянии он утаить. Особенно проступает дрянь, если он подлец. "Сянский дрянь, определенно". А почему, собственно? - спохватился. - Почему?.. Он просто борется за свою жизнь, ничего другого у него нет, как у всех на войне. "Все равно, дрянь".
Андрей напряженно ожидал: что выведают разведчики?..
Пилипенко с Сянским возвратились скоро, через три четверти часа. В лесу, неподалеку, обнаружили хутор.
- В крайней хате огонек, прикрытый рядниной на окне, - сообщил Пилипенко.
- А-а, огонек, - подтвердил Сянский.
- Прислушались: голосов никаких, - додал Пилипенко. - Баба только чего-то торочит...
Подумав, Андрей сказал:
- Семен, жди Вано и Сашу. Может, и те вернутся с чем-нибудь. Я с Пилипенко пойду. Надо ориентироваться, если удастся. В случае опасности дам красный сигнал.
Ели, сдвинувшись, сплелись ветвями и стояли сплошной стеной, Андрей и Пилипенко продирались сквозь сбившийся лапник. Потом стена немного разомкнулась, и они увидели слабую искорку света. Пошли на искорку. Возле хаты убавили шаг. Вслушались. Тихо, так тихо, даже страшно стало.
Андрей не решался сразу входить в хату. "Обойдем хутор. Немцам, ясное дело, делать здесь нечего. Но, может быть, надумали переночевать, тоже рассчитывая на глухомань. Обойдем вокруг хат. Если немцы, чем-нибудь да выдадут себя..."
В хатах ни звука - в них продолжалась тишина леса. Вернулись к хате с искоркой в окне. Еще постояли. Андрей постучался. Никакого отзвука. Только огонек погас. Подождали. Андрей опять постучался. Он насторожился: за спиной, сбоку, шорох.
- Пилипенко, - шепотом позвал.
Пилипенко бесшумно отделился от Андрея.
- Лошадь хрумкает, - сказал, вернувшись. - В сарае.
Андрей настойчиво стучался в окно, в дверь. Ответа не было. "Не пуста же хата, свет-то горел..." Сильным ударом ноги растворил дверь.
Густо запахло хлебом и молоком.
- Есть кто? - бросил в теплую темноту комнаты, держа автомат наперевес.
- Есть, а как же! - хриплый голос, старавшийся звучать спокойно, безбоязненно.
- Что ж не открываете? Запор на двери плевый, дунь и - ладно.
- Запор плевый, - согласился хриплый голос. - Он и нужен плевый. Шо трапиться, дверь готова и - на волю. - Чиркнул спичкой. - Почекайте, лампу засветю.
Тощий дымный свет керосиновой лампы не одолел всего мрака, наполнившего комнату. Андрей увидел кряжистого мужчину лет сорока, с вислыми черными усами, с кустистыми и сросшимися над переносицей бровями, и потому казавшегося сердитым. Может быть, человек этот и был сердитым, но перед ним - вооруженный командир и здоровенный боец. На Андрея смотрели маленькие табачного цвета глаза, как два круглых нулика, и в них темная пустота. Усатый человек стоял прямо, в такой противоестественной позе, будто сквозь него продет железный шест и тело перестало быть гибким, податливым. Секунды две лицо усача, словно камень, ничего не выражало. И вдруг ожило, как бы зажженное изнутри, вспыхнуло, все в нем задвигалось искривленные, глубокие морщины на лбу, губы, подбородок; щеки меняли цвет, то багровели, то бледнели: лицо изображало какое-то несобранное движение всех его черт.
- Почтеньице! - Изо рта его кисло пахнуло борщом.
Андрею не понравился этот усач. Он оглядел комнату. Все расставлено на свои места, все в таком безупречном порядке, что показалась комната нереальной, Андрей уже привык к другому. Тени вещей едва умещались на полу, на стене.
Он посмотрел на усача в упор. Тот отводил глаза - не мог выдержать его взгляда, и в этом сказывалось чувство какой-то вины.