Синие берега

У лестницы Мария остановилась, перевела дыхание, пододвинула Сашу к парте. Он сделал усилие, приподнялся и свалился на парту, длинные ноги его согнулись, касаясь пола.

Здесь, в углу, на западной стороне, еще держался уходивший свет. И закатный свет этот падал на волосы Саши, на кровь, заливавшую волосы.

- Сашенька... миленький... Сейчас перевязку сделаю.

На гимнастерке Саши, пониже груди проступило малиновое пятно, оно быстро растекалось. Бинтов больше не было. Последний бинт Мария истратила на перевязку Романа Харитоновича. Чем перевязать? Как быть?.. Быстро расстегнула блузку, сняла с себя, торопливо стащила сорочку и стала разрывать на полосы. Полосы получались широкие, неровные.

- Сашенька... - Подняла его голову, обвязала. Потом задрала гимнастерку, нательную рубаху, обнажила покрывшуюся кровью грудь. Осторожно отвела в сторону одну его руку, туго охватила полосой грудь, схватила вторую полосу и то же сделала с другой рукой и обернула бок, подвела лоскут под спину, снова под руку... Повязка, как и гимнастерка, становилась тоже малиновой, и Мария взяла третий лоскут, четвертый и накладывала их поверх уже намотанной повязки.

- Сашенька... миленький... потерпи... - Голос ее дрожал.

Саша смотрел на нее, смотрел, как перевязывала его, молчал.

Она тоже смотрела - в Сашины глаза, в них не отражалось солнце, последними лучами бившее в проемы окон. А, помнила, при солнце глаза Сашины - радостные, сильные, прекрасные!..

- Сашенька... Слово хоть! Что с тобой?..

Она хорошо знала, что с ним.

Саша неслышно вздохнул, по губам можно было догадаться, что вздохнул.

- Потерпи... Сашенька...

Но Саша не стонал, терпел. Он стиснул зубы, чтоб не стонать, это длилось мгновенье - челюсти разомкнулись: слишком, оказывается, много сил нужно, чтоб стискивать зубы. А силы оставляли его. Клейкий пот, чувствовал он, покрыл все тело, пот слишком клейкий, и он еще успел подумать, что это пот и кровь вместе. Но это совсем не трогало, единственное, чего хотелось - удобнее улечься и уснуть. И кажется, он засыпал. И еще успел он посмотреть на Марию. Глаза его, спокойные, будто говорили: он сделал все, что мог, большее ему не под силу. Губы слегка разомкнулись, словно в улыбке, тихой, мягкой, прощающей.

Мария взяла его руку: какие холодные пальцы! Только что держала эту руку, теплую, почти горячую.

Она не отпускала его руки. Он был рядом, совсем близко. Но он тих, неподвижен, и это означало, что между ними пролегло расстояние, которое земными представлениями не измерить, расстояние более далекое, чем между нею и звездой, которой и не видно даже. Так далеко ушел он в одну эту минуту.

- Сашенька!! - криком упрашивала она и трясла и трясла его плечи. Мария хотела вобрать в себя всю его боль, его муку. Он как бы выпал из мира, в котором ему можно было помочь.

Саше было девятнадцать, и больше Саше нисколько уже не будет. Теперь он на тысячу тысяч лет убит. Саше было всего девятнадцать. И рождаться зачем на такой короткий срок! - жалобно пронеслось в голове Марии.

Где-то просвистели пули, где-то разорвалась граната, где-то на пол падали куски кирпича и сыпалась штукатурка, где-то хлопнула парта. Может быть, казалось ей, ничего этого не слышала. Только это и было весь день, и память каждую минуту пробуждала все это. Мария сомкнула веки. Ее здесь не было. Она склонилась над светлой водой озерца и стирала бинт, снятый с Сашиного лба, потом расстилала бинт на выступавшем из воды валуне, потом сидела с Сашей у берега. Потом шли травянистыми зарослями болота, она впереди в непомерно больших сапогах, в которых разъезжались ноги, сзади, натруженной походкой, Саша, босой. Потом переходила реку, и Саша, от нее не отступая, помогал ей двигаться но глубокому дну. Потом мост... И Андрей... Дальше никуда не шла. Нет, блуждающая мысль бросила ее еще на плот. Ничего особенного: плот, вода, огонь с правого берега. Ничего особенного. Плот, вода... И рядом с нею Андрей и Саша. Закрытыми глазами видела она Сашу. Хороший, молчаливый, добрый, солнечный какой-то... Ей показалось, что снова лежит он на плоту, еще более спокойный, чем всегда, даже беспомощный, и равнодушный к ней.

Она вздрогнула, открыла глаза. Вот он, Саша, действительно спокойный, беспомощный, равнодушный ко всему.

- Сашенька! - Мария захлебнулась в вопле. - Я уже тоже не хочу жить...

5

Андрей и Мария напряженно дожидались темноты. Но и вечер не принес облегчения: немцы продолжали стрелять. Наверное, они и представить себе не могли, что в школе остались уже двое, хоть огонь оттуда и ослабел.

У них, у немцев, свои расчеты, когда ворваться в школу. Как бы то ни было, надо создать видимость, что есть кому вести огонь. И Андрей перебегал от окна к окну и строчил из автомата. Он уже не чувствовал ни жжения в шее, ни усталости. Он и тела своего не ощущал, словно соткан был из воздуха.

- Марийка! Не своди глаз с подсобок на дворе! В случае чего, огонь по подсобкам! Магазины у колонны! Несколько. Бери...

Он слышал ее короткие очереди.

- Не высовывайся только! Не высовывайся, Марийка! Не высовывайся!