Синие берега

В секунду перекинул через грудь баллон, ступил в воду. Широко вдохнул воздух. Ноги увязали в донном песке. Вано сделал два-три скачка, стало глубже. Сапоги наполнились водой, отяжелели. Еще немного, и дно ушло из-под ног. Он почувствовал облегчение: река скроет, а начнут палить, нырнет, всплывет, снова нырнет… Вода, как-никак, спасение.

Он загребал саженками. Поблизости, слышал он, плыли те, двое.

«Там, на берегу, осталось несколько баллонов, — тревожился Вано. — А если немцы вслед?.. — Он чуть было не захлебнулся, подумав об этом. — Нет. На баллонах немцы не рискнут», — успокоился он.

Течение тянуло его назад, к правому берегу, и он чувствовал это. Он ложился на бок, выбрасывал вперед руку, со всей силой врезал ее в глубь воды. Холодные и длинные языки волн, еще не успокоившихся после взрыва моста, накатывались на Вано, поднимали под ним баллон.

Он услышал лёт пуль и увидел их светящийся след. «Накроют… накроют… Шпарит трассирующими…» Сзади изнуряюще долго стучали пулеметы. Потом, в стороне, там, где был мост, дважды хлопнули разрывы. «Мины… А то — бризантные, да?..» — соображал Вано.

Взвился ошеломляющий свет ракеты. Стрельба продолжалась.

Пуля шлепнулась у самой груди Вано. Как раз в ту секунду, когда снова лег на бок и выбросил руку вперед. Пуля пробила баллон. Баллон стал опускаться в воду. Вано вынырнул из него и пошел вплавь. Он вобрал в себя воздух, двинул головой вниз, и вода накрыла его, всего; всплыл; взмах взмах — взмах, и снова головой вглубь. В открытых глазах — мрак. Кончилось дыхание, наверх! Черт возьми, свет ракеты стоял широко и долго.

Вано увидел, медленно, вместе с отяжелевшими баллонами, уходили под воду оба бойца.

Черные бугорки уменьшались у него на глазах.

Река молчала.

Правая рука вперед… левая рука вперед… правая рука вперед… Под ним текла холодная и черная вода.

Он, видно, вконец устал, вода показалась очень плотной, сдавливала грудь, спину, живот. Правая рука вперед, левая рука вперед…

Он захлебнулся, потянуло ко дну. «Кажется, попал в воронку». Водоворот тянул вниз, тянул вниз. Проклятые сапоги, и не скинешь их… Вано почувствовал, силы покидают его.

«Вано, не сдавайся. Не сдавайся, — безмолвно просил он себя. — Дотяни до берега, Вано… Нельзя же так, слушай, Вано. Ушел от немцев и глупо погибнуть. Вано, Вано, не сдавайся! Поднажми…»

Проклятые сапоги! Проклятые сапоги!.. Надо было скинуть их на берегу. Надо было скинуть… Не скинул. Они не дают плыть. «Вот и принимай смерть, Вано…»

С усилием выбросил правую руку, она чуть задержалась и, тяжело подгребая воду, пошла назад. Тело чуть продвинулось вперед. Он выбросил левую руку. «Вано, Вано… — подбадривал он себя. — Вано…»

Чудесная это штука, надежда. Во всех случаях, даже в самых погибельных, как тень тянется надежда за человеком. В чем она сейчас, надежда эта, Вано? Во всем! В нем самом.

Правая рука вперед. Левая рука вперед…

7

Пилипенко сунул ноги в ложбинку меж бревен, чтоб удержаться на плоту. С силой толкнул шест с туго привязанной к нижнему концу саперной лопаткой.

— Сянский! Живее ворочай!

— Ох, духу уже не хватает, — чуть не плача отозвался Сянский. — Шест вот выпущу из рук… — тревожился он.

— Вы-ы-пущу!.. Я тебе кишки выпущу! До берега с гулькин нос. Ворочай давай!

Плот все время сбивался вбок. Как ни старался Пилипенко регулировать движение, Сянский не поспевал за его взмахами.

Осколки разрывавшихся рядом мин шлепались в воду, и брызги покрывали плот.

— Ни черта не видать, — бормотал Полянцев. — С глазами что-то неладно.

«А может, закрыты? Да нет, открыты… А в них ночь и страх, могут ли они видеть?..» — неуверенно успокаивал себя.

— Ни черта не видать! — сказал в голос.

— Не видать, — подтвердил Рябов. Он лежал на плоту, вытянутые руки цепко держались за колени Полянцева.

Разрыв!.. Разрыв!.. Накат воды двинулся на плот, и край плота под тяжестью накренился. Залило Рябову глаза, рот полон воды.

«В вилку, что ли, берет», — Рябов выжидательно сжал плечи. Носом уткнулся в мокрые бревна. Что-то рухнуло на Рябова и ударило в бедро, в самую рану. Сянский, понял он, вместе с шестом повалился на него.

Волна прошла, плот выровнялся. «Сейчас еще стукнет, — ждал Рябов напряженно. — Амба!» Его не покидало ощущение, что никогда уже не вернется в мир, в котором ничего не надо бояться.

«По времени и берегу уже быть», — мелькнула мысль. Вода впереди казалась ему черной пахотой, и дух от нее шел густой, кисловатый, как бывало в Малинках от пахоты. Кружилась голова. Лучше не смотреть на воду, решил он.

Он услышал:

— Ну, Сянский! Разом давай! Разом! Разом! Причаливаем!..

«Слава богу… — с чувством облегчения подумал Рябов. Он вглядывался перед собой: только тьма впереди, ночь стояла на месте. Слух выделил из ночи: волна перебирала гальку. — Верно, значит, причаливаем».

Пилипенко швырнул шест, и шест с глухим стуком шлепнулся на песок.

— Сержант! Сейчас подсоблю…

— Нет. Поведешь Полянцева. — Рябов уже встал на правое колено. Левое бедро ныло. — Я сам выберусь. Поведешь Полянцева, — повторил. — А ты, Сянский, поможешь Антонову. Выгружайсь!