Он почувствовал, вдоль траншеи, как вода по руслу реки, хлынул горячий и плотный поток воздуха. Андрей понял, снаряд разорвался в траншее. В мгновенном свете успел увидеть, что бойцы повалились и легли, тесно прижавшись друг к другу, они, могло казаться, соединили свои тела навек. И еще увидел, санитарка Тоня схватила свою сумку и побежала, побежала, не спотыкаясь, словно траншея была пуста.
— Тимофеев! — поднял Андрей голову. — Узнайте, что там! Живее!
Тень в каске шевельнулась, сделала шаг, и другой, это Андрей смутно еще видел, потом каска исчезла в мглистых недрах траншеи.
Теперь разрывы слышались правее. Три, пять, восемь… «Долбает, сволочь, Рябова и Вано, — прикусил Андрей губу. — Ну и дает жизни! Ну и дает!.. Какие, к черту, гранаты, какие бутылки! До этого и не дойдет. Артиллерия раскромсает нас раньше. Никакого же прикрытия! — готовился он к худшему. — Молчат наши батареи. Почему, и понять нельзя. — Андрей провел ладонью по лицу, ладонь стала мокрой. — Подавили б огневые точки противника. Готовые же цели! С пехотой как-нибудь справимся. Что они там, наши батареи, в самом деле?!» Он с ужасом ощутил свою беспомощность, так нелепо, бессмысленно вот-вот погибнет рота.
Воздух прошил короткий и натужный свист. «Снаряд на излете. Сейчас грохнется, вот тут где-то, рядом». И рядом, в слепящей вспышке успел Андрей заметить, из-под земли вырвалась жаркая туча с осыпавшимися краями и осела. Даже сейчас, когда туча исчезла, чувствовалось, какая она была жаркая.
Перед Андреем снова возникла тень в каске. А, Тимофеев вернулся!
— Пятеро.
— Что — пятеро? — пересохшим раздраженным тоном спросил Андрей.
— Пятеро, и все убиты. Прямое попадание. И пулеметчик возле нашего командного…
— Пулеметчик?
— Пулеметчик. И Тоня тоже. Перевязывала пулеметчика, а фриц снарядом жахнул. — Тимофеев держал в руках санитарную сумку.
— И Тоня?..
Андрей не успел услышать подтверждения Тимофеева. Он повернулся на голос Кирюшкина из блиндажа:
— Товарищ лейтенант!
Андрей бросился на зов.
Неловким движением сунул ему Кирюшкин телефонную трубку.
— Не теряйся, — ровный тон комбата. — Держись. Сейчас и мы выдадим… Держись.
С голосом комбата пришло успокоение. Все будет, как надо. Все будет, как надо! Андрей дышал в трубку, ждал, что еще скажет комбат. Ничего не сказал. Трубка молчала.
Андрей знал, по ту сторону реки, позади батальона, на огневые позиции выдвинуты две гаубичные батареи, стопятидесятидвухмиллиметровки. Он и не заметил, как повторил слова комбата, убежденно, обрадованно.
— Сейчас выдадим!..
— Не понял, товарищ лейтенант, — ожидательно произнес Кирюшкин.
— Поймешь, погоди, — кивнул Андрей и — в траншею.
Над лугом вспыхнул бледно-лимонный свет ракеты и смешанные в темноте земля и небо отделились друг от друга. Холодное пламя легло на черные сосны, на тяжелый холм, ставший похожим на густое облако. Из-за реки грохнули орудия. Будто гигантские ножницы разрезали натянутый высоко над головой шелк, с сухим развернутым треском прошуршали снаряды — в сторону противника.
— Пошел, пошел огонек! — крикнул торжествующе Тимофеев. — Дай им, братцы, прикурить, попомнили чтоб гады! Давай! Давай! — Словно артиллеристы за рекой могли его слышать. — Эх!.. Твою так!.. — Он радостно выругался. — Эх!.. Так им, гадам! Так!..
Разрывы, часто и грозно, ухали там, за рощей, за холмом.
— Здорово! Спасибо! — не удержался и Андрей. Он задышал быстро и жадно. В одно мгновенье все изменилось. Только что подавленный, потерянный, он воспрянул, и все мрачное пропало. В нем опять пробудилась уверенность в себе, и снова был готов противостоять всему, что бы ему ни угрожало.
Разрывы смолкли здесь, у траншей, и там, далеко, за противоположным краем луга, утихли. Андрей вслушивался: никаких признаков наступления противник не проявлял. Попугать решил и успокоился? Огневой налет без дальнейших действий? Тогда — черт с ним, с фрицем. Не впервые. А может, надумал что? Вот-вот прояснится.
Ничего не прояснялось. После устрашающего грома тишина казалась особенной, недвижной, будто враз все на свете умерло.
Андрей глубоко и шумно втянул в себя воздух, резко пахнувший серой и взрытой снарядами землей.
В отдалении, уловил он, зарождался неясный рокот. Самолеты? Нет, небо было спокойно. Рокот нарастал: танки? Танки.
Андрей тряхнул головой, как бы сбрасывая охватившее его оцепенение. Рывком — к телефонному аппарату. Сильным движением локтя отвел Кирюшкина от телефонного ящика. Тот поспешно посторонился. Андрей с усилием крутнул ручку аппарата.
— На меня идут танки, — волнуясь, сообщил комбату.
— Ну и что?
— Танки, а за ними, ясно, пехота.
— Ну и что? — Ни нотки растерянности в голосе комбата. Словно он, комбат, сильнее и танков и пехоты противника, наступавшего на позиции батальона. — Я же приказывал: танки подпусти поближе. На дистанцию гранаты и бутылки. Работа для Рябова. А Вано, ему отсекать пехоту, если будет пехота. Да что тебя учить! Пока, судя по поведению противника, дело надо вести так. А изменится что-нибудь в его намерениях, соображай и действуй.
— Понял.