— Соплюшка ты еще, соплюшка, — снисходительно покачала Лена головой и, мелко ступая, двинулась.
— Я ж ни заявления, ни документов… — продолжала Мария стоять растерянно. Губы разомкнулись в удивленной улыбке.
— Что твое заявление, — бросила Лена на ходу. — Теперь мы, весь город, одна семья. И каждый нужен. — Ей явно нравилось чувствовать себя опытней подруги. — Пошли, пошли…
— Еще только семь, смотри. Куда ж мы?
— Туда, туда, — отрывисто проговорила Лена. — Тебе дома не по себе, мне не по себе, а другим, думаешь, по себе?
Дошли до конца квартала, повернули. Еще несколько шагов, и старинное здание с тихой вывеской: «Библиотека». Мария было остановилась в нерешительности, но Лена, сердито взглянув на нее, уже толкнула дверь.
Девушки вошли в полукруглый вестибюль. Сквозь большое венецианское окно со стрельчатыми витражами падал свет на пустынную сейчас гардеробную с голыми вешалочными крючками, на ниши в стенах, в них виднелись бюст Пушкина, бюст Тараса Шевченко.
Часы на стене показывали: четверть восьмого.
Лена поднималась по широкой лестнице, устланной ковровой дорожкой, схваченной на ступенях металлическими прижимами. Мария, смущенная, едва поспевала за ней. На ступенях тоже лежал свет, окрашенный витражами, и она ступала по оранжевым, зеленым, желтым полосам, и туфли ее становились на миг то оранжевыми, то зелеными, то желтыми.
Софья Васильевна, седая, тщедушная женщина в роговых очках, внимательно посмотрела на Марию, подала руку.
— Так вот, девушка, с Леной будете хозяйничать в читальном зале.
И — все. Софья Васильевна склонилась над столом, стала озабоченно перебирать записи. Мария постояла минуту, сказала, почти шепотом:
— Спасибо.
А в сумерки все девять работниц библиотеки, и Мария с ними — «бабья рота», шутили они, — отправились на «сборный пункт», так называли трамвайную остановку возле заколоченного досками магазина с огромными, обращенными в молочный цвет витринами. «Та самая остановка», — вспомнила Мария автомашины с ранеными. Нет, не забылись. Вон в ту сторону катили, видно, в госпиталь. Здесь собирались женщины, пожилые мужчины, работавшие неподалеку. Отсюда трамвай повез их на западную окраину города, к Голосеевскому лесу — рыть противотанковые рвы.
— Садись! — крикнул вагоновожатый, старик с жидкой растрепанной бородой, останавливая трамвай, крикнул всем. — Садись, поехали!
Громыхая, с умопомрачительной быстротой, без остановок мчал трамвай по пустеющим улицам, вагоны раскачивались — вот-вот не удержатся на рельсах и свалятся. Поворот — площадь, бульвар, развалины. Трамвай несся прямо на запад. Поворот, поворот. Еще немного, и трамвай оборвал свой бешеный бег.
— Все! Выкатывайсь! — Старик-вагоновожатый с растрепанной бородой высаживал пассажиров. — А я поворачиваю, обратно, в тыл, — пробовал шутить. — Давай, давай, — понукал он женщин, — дальше не поеду.
Дальше и ехать было нельзя — метров через четыреста рельсы разъединены воронкой и по ту сторону воронки уже не блестели и покрылись тусклым налетом, какой появляется, когда нет по ним движения. На рельсах понуро стоял смятый трамвайный вагон.
Люди молча шли вдоль улицы по мостовой, мимо дома без крыши, с одной стеной. Слева лежала поваленная круглая тумба, на которой наклеены театральные афиши, и из-под нее, сбоку, виднелось улыбающееся лицо красивой женщины, как бы говорившее, что ей совсем не больно под тяжестью тумбы.
Потом появились противотанковые железные «ежи», бетонные надолбы. Пробирались проходным двором, уткнулись в полуобваленную стену. Стена мешала двигаться напрямик, пришлось обогнуть развалину. Ступали по осколкам стекла, посуды, по обломкам разбитой мебели, и под ногами отдавались скрип и треск. Шли осторожно, чтобы не свалиться в выкопанные щели. Ко всему этому привыкли: щели так щели, надолбы так надолбы — война ведь…
— А, — убежденно махнула Лена рукой и мельком взглянула на Марию, на эти надолбы никому не натыкаться, и противотанковые рвы, которые роем, останутся без дела. Немцев отгонят, сюда им не дойти.
Лена говорила то, что говорили другие. И верила в то, что говорила.
Город кончился. Вдалеке виднелся лес.
Здесь уже было много людей, копали. Командовали работами старшина и два сержанта. Старшина показал библиотекарям, где рыть.
— Тут, — хмуро пробасил старшина, рослый, широкоплечий, подтянутый. Копайте в энту сторону, — жестко показал кивком. — Будешь старшой, понятно? — подошел к Лене.
— Я не старшая, — сконфуженно попятилась Лена. — Софья Васильевна, она…
— Приказано — исполнять. Понятно? Вопросы есть? — бесстрастным взглядом окинул всех. — Нету? Лопаты в руки.
И отошел к другой группе, копавшей поодаль.
Это спокойствие, эта твердость подтянутого старшины, с какой отдавал он приказания, ободрили Марию. Даже поднялось настроение. Что и говорить, подумала с облегчением, все будет как надо. Да, да, Лена, Ленка, Леночка, немцев отгонят, немцы сюда не дойдут!.. И опять подумалось об экзаменах, к которым надо готовиться, о Москве. Мария улыбнулась.
Она взялась за лопату.
Глава вторая