Синие берега

А до окопов отделений, выдвинутых к повороту по обе стороны шоссе, еще далеко, очень далеко. «Метров триста — не меньше, даже четыреста. Или метры перестали быть метрами? — удивлялся Семен. — До чего разные представления о расстоянии в мирное время и на войне». Он уже не раз поражался этому несоответствию.

На переправе, знал он, сбились, опережая друг друга, грузовики, тягачи с орудиями, легковые машины — все торопились: на тот берег. А тут вот эта чертова стрельба! «И немцы рвутся к переправе, — соображал он на бегу. — Какие силы бросил противник? Да какие б ни бросил, круто нам придется. Здесь, у поворота дороги, уже заваривается. Ну что два отделения, неполные? Все, что было. Одно отделение, тоже неполное, осталось у переправы, с Володей. Ему взрывать…»

Семен уловил по левую сторону шоссе ожесточенные голоса. «Третье отделение, — мелькнуло в голове. — Слева окопалось третье отделение Поздняева. Второе держит оборону справа, подальше от шоссе».

Он услышал какой-то перепуганный топот. Его осенила недобрая догадка: кто-то убегал из-под огня? Фигура бегущего смутно проступала в темноте.

— Стой!

Семен бросился наперерез.

— Стой бежать! Солдаты не бегут! Стой, говорю! Застрелю!!

Тот, кого останавливал Семен, ничего не мог произнести, он запаленно дышал.

— Боишься?

— Боюсь, товарищ начальник! — откровенно простучали зубы бежавшего. Лицо его скрывала темнота.

— Трус!

— Ноги побежали, товарищ начальник…

— Ты что, не хозяин своим ногам? Вздумали и побежали? — выкрикнул Семен. — Хозяин ты своим ногам или нет? Обратно! — гневно толкнул бойца в спину. — Фамилия?

— Моя? — не сразу откликнулся мрак. — Шишарев, Шишарев…

Меньше минуты задержался Семен, а показалось долго, очень долго. Семен и боец, не видя друг друга, бежали рядом.

— На войне — бойся не бойся, а убей. Или тебя убьют. — Семен бежал, бежал и тот, другой, слышал он. — Сукин ты сын, Шишарев. Тебя расстрелять следует…

— Шишарев, Шишарев я… — потерянно бормотал боец, словно то, что он Шишарев, должно было все объяснить и оправдать.

Они задыхались от бега.

Несколько метров оставалось до отделения, усиленного бойцами, что пригнали лодки к переправе. Отделение окопалось за левым кюветом.

— Свои! — предупреждающе крикнул Семен и прыгнул в окоп, накрыв кого-то. Но тот, на кого свалился, не расслышав или не сообразив в запале, в чем дело, резко вывернулся и схватил его за горло.

— Пусти… ч-черт!.. — задохнувшись, выговорил Семен. — Политрука задавишь.

— Виноват, товарищ политрук. Думал, фрицы обошли.

— Отделенного! — во весь голос крикнул Семен.

По цепи пошло:

— …лен-ного-о!..

Отделенный оказался поблизости.

— Ребята на правой стороне как? Держатся? — спросил Семен. — Там же второе отделение?

— Правая-то и колотит по нас… — удивляясь, сказал отделенный.

— Странно…

Отделенного и Семена пронзило: немцы смяли отделение, занимавшее оборону справа от шоссе. И, словно в подтвержденье, оттуда грянул автоматный стук.

Твердое уханье винтовок в ответ.

Немцы залегли, это можно было понять по тому, как они отстреливались — автоматные очереди стелились низко, совсем низко. Дрогнули, значит? Значит, не так уж и много немцев, раз отделение привалило их к земле, — мелькнула у Семена догадка. Догадка эта принесла облегчение, завладела всем его существом, пропало тягостное, напряженное чувство. Он даже подумал о том, что надо отогнать немцев от шоссе, чтоб дать дорогу машинам, выбиравшимся из города. Мысль эта держалась в голове, не уходила, становилась тверже, определенней. Ну что лежать? Все же кинуться через шоссе не решался. «Может, ждут немцы чего-то. Подкрепления?»

С бруствера шпарил по немцам пулемет — длинная очередь, короткая, пауза и снова очередь. «Лежать так — ничего хорошего, — продолжал Семен размышлять. — Кончатся боеприпасы в этой пустой трескотне, и накроют нас. В темноте как: попадешь — не попадешь. Ничего не дает такая стрельба. Пугать немцев нет смысла. Надо решаться. Немец удара боится. Прет, когда перед ним драпают. Вот и сейчас, залегли ведь…» И убежденность, что надо подняться и отодвинуть немцев от шоссе, все нарастала, подавляя сомненье, неуверенность.

— Слышите, политрук? — прервал отделенный его размышления.

— Слышу, ну. Немец бьет.

— Слушайте, слушайте. Вот!..

— Что — вот? — не понимал Семен, чего добивается от него отделенный Поздняев.

— А то, что по звуку выстрелов до фрицев метров четыреста. По секундам считаю. Вот!.. вот!.. слышите?

«Метров четыреста… — подумал Семен. — Метров четыреста пробежать под огнем… Попробуй поди! А все равно, придется. То же, что и лежать тут под обстрелом».

— Отделенный! Шуганем давай фрицев от шоссе. Побольше огня, побольше крику, и матерка побольше, будто много нас, — побегут фрицы. А, Поздняев?

Отделенный помедлил с ответом, сказал:

— Не оторвем хлопцев от земли. Обессилели уже хлопцы.

«Но это надо сделать. Надо сделать», — сверлило в мозгу Семена. Силясь перекричать несмолкаемое гроханье выстрелов, он выкрикнул:

— Коммунисты, вперед!