Синие дали

Лес, родной лес дохнул на него густым смолистым запахом кедров. Мох приятно мялся под каждым ударом копытца. Знакомые птичьи голоса слышались со всех сторон. Желтыш бежал все дальше и дальше и остановился лишь у ручья. Здесь часто бывал он с матерью. Тут, в кустах, она не раз кормила его молоком. Желтыш, тяжело дыша, поднял голову вверх, вытянул шею и громко позвал. Тоненькое эхо задрожало в воздухе и затихло в чаще. Он позвал еще раз. Но в лесу по-прежнему было тихо.

Олененок побрел вдоль ручья.

Начало темнеть. Солнце село, и вверху, на сине-фиолетовом небе, зажглись звездочки. Умолкли птицы. Желтышу стало жутко и снова захотелось есть. Он перепрыгнул ручей и неожиданно в стороне услышал чьи-то быстрые шаги. Сердце у Желтыша забилось от страха. Готовый в любую секунду метнуться в кусты, он замер, но от волнения не сдержался, обернулся и… остался на месте. К нему легко и быстро бежала мать. Желтыш сразу же узнал ее и, подскочив на всех четырех ножках, бросился к ней навстречу.

Мать обнюхала Желтыша и проворно принялась лизать своим большим, шершавым языком. Ноздри ее широко раздувались, сердце тяжело стучало в боку. Пока она лизала Желтышу спину, он, вытянув мордочку, нырнул к ней под брюхо и ловко поймал губами теплый и мягкий сосок. Желтыш был очень голоден. Вымя у матери скоро опустело, а он все чмокал, фыркал и никак не мог от него оторваться. Мать не мешала ему. Она то чутко прислушивалась к тишине, то снова, наклоняясь над ним, вылизывала ему бока. Наконец Желтыш почувствовал, что устал, и захотел спать. Он подогнул ноги и лег на мягкий пушистый мох. Мать опустилась возле него. Желтышу хорошо было рядом с ней. Он уткнулся мордочкой к ней в ноги и закрыл глаза. Ему приснился лес, проволочный забор, два маленьких человека и один высокий, по имени Егор. Потом откуда-то из темноты вышел большой зверь с длинным хвостом и косматой гривой и громко заржал, как тогда на лугу. Желтыш испугался, вздрогнул и сам чуть слышно пискнул во сне, но, почувствовав возле себя мать, тотчас же успокоился.

Ему снился луг, густые заросли орешника и яркое солнце. А мать-олениха все лизала и лизала его пушистую желтую спинку.

НА ТЯГЕ

— Напрасно ты, Иван, упрямишься. Без охоты в лесу не проживешь. С тоски одичать можно, — говорил, обращаясь к начальнику экспедиции, старший геолог Павлов. — И как это ты до сих пор без ружья обходишься?

— Да так уж. Не родился я охотником, — вяло улыбнулся Иван Семенович. — В Москве, сам знаешь, негде охотиться. А в экспедициях у меня работы полно.

— Но ведь свободные-то минуты бывают? — не сдавался Павлов.

— Разве тут минутами обернешься? — удивился Иван Семенович. — Иные охотники на неделю в лес уходят. Уж по крайней мере на день…

— Охота охоте рознь, — хитро улыбнулся Павлов. — Жаль, что мы с тобой редко видимся. Втянул бы я тебя в это дело по уши.

Иван Семенович и Павлов были старыми приятелями. Лет двадцать пять тому назад они вместе учились в институте, но потом пути их разошлись. Павлов, получив диплом, уехал на периферию. С тех пор он все время работал в отдаленных районах. На одном месте подолгу не засиживался — не позволял характер. Непоседливый, шумливый, энергичный, он вечно подыскивал для себя какие-нибудь новые дела. По сердцу ему была лишь та работа, на которой можно было развернуться, подналечь во всю силу, показать себя и увидеть других. На новую разведку Павлов готов был ехать в любое место, хоть за тридевять земель. Был он неприхотлив и грубоват. В жизни основным считал работу, а что касается отдыха и всего прочего, то, кроме охоты и рыбалки, он ни о чем больше не хотел и слышать.

Совсем по-иному сложилась жизнь у Ивана Семеновича. Окончив институт, он поступил в аспирантуру и вскоре успешно ее закончил. Наука потребовала от него много сил, и Иван Семенович с головой зарылся в книги.

Вместе в экспедицию они поехали впервые.

— Пойдем на тягу вальдшнепов стрелять? — продолжал Павлов. — Красивейшая охота. И времени займет часа два, не больше.

— Ну если так, пойдем, — согласился Иван Семенович. — Далеко ли идти-то? Может, на машине подскочим?

— Да рядом, за озеро. Там березняк молодой растет. И тяга по вечерам отменнейшая бывает, — поспешил заверить приятеля Павлов.

Иван Семенович взял ружье, и они отправились к озеру. Шли среди зарослей молодого леса. Был уже вечер. Солнце только что село. Внизу под деревьями, в кустах и оврагах тени сгустились до синевы. Но на верхушках высоких деревьев еще играли последние отблески зари.

— Ты, Иван, человек наблюдательный, ты лес полюбишь и всю природу поймешь и оценишь сильнее, когда охотником сделаешься, — говорил Павлов.

— Да я ее и так не мало ценю, — ответил Иван Семенович.

— Ну это совсем не то! — не согласился Павлов. — Ты сейчас в лесу как посторонний. Нет в тебе того чувства, что ты здесь хозяин над всеми, ты всех ловчее, всех находчивей… А это должно быть.

Иван Семенович в ответ добродушно улыбнулся.

— Этого действительно нет. И ничего в лесу я до сих пор необыкновенного не видел, это тоже правда. Стоят деревья как деревья, вот и все.