Синие глаза (рассказы)

Ну, в общем, «Шнурок», как его добродушно называют товарищи. И Олег свыкся с этим шутливым и незлобивым прозвищем, которым его окрестил Петька Ищенко.

Ничего не поделаешь. Жаль только, раньше никто не надоумил спортом заняться всерьез.

Он отходит от витрины и идет дальше по проспекту Мира. Идет просто так, без всякой цели, прогуливаясь.

Можно было бы зайти к Петьке, живет он здесь неподалеку. Но его наверняка не застанешь. Вечерами Петр никогда не сидит дома. А по утрам, как правило, появляется в цехе запыхавшийся и заспанный. Потом в течение всего рабочего дня, особенно после перерыва, частенько поглядывает на часы. Олег знает: вечером у Петра очередное свидание.

Сейчас он встречается с Валей — худенькой, вертлявой чертежницей из отдела главного конструктора. Это его очередное увлечение. А до Вали встречался с Машей Ворониной — инструментальщицей из их цеха. Теперь они подчеркнуто сухо здороваются и уж никогда не увидишь их за одним столом в заводской столовой во время обеденного перерыва. А раньше было — водой не разольешь.

Олег вздыхает, достает из кармана измятую пачку «Беломора», закуривает.

«Да, Маша Воронина — это да! Куда тягаться с ней этой фифочке-чертежнице. А вот поди разберись кому, кто и почему нравится».

Он доходит до табачного киоска на углу проспекта и Заводской улицы и поворачивает назад.

«Пора, пожалуй, домой. Как раз успею к последним известиям, — думает Олег. — А завтра надо бы спросить у Петьки, что же все-таки у них с Машей произошло…»

Он не спеша идет по тускло освещенной улице, шаркает подошвами по асфальту. Улица обсажена густо разросшимися остролистыми кленами, столбы с фонарями расставлены редко, и на тротуаре совсем темно. Темно и безлюдно. Впрочем, на автобусной остановке стоит женщина, держит за руку мальчика лет восьми. И еще одна женщина с разбухшей от покупок авоськой тоже ожидает дежурный автобус. А в подъезде большого пятиэтажного дома, украшенного пилястрами и башенками, угадываются две стоящие рядом человеческие фигуры. Так, наверное, где-то сейчас стоит и Петр со своей новой симпатией.

Олег снова проходит мимо мертвенно-голубоватых витрин универмага. Навстречу из-за угла вываливается шумная молодежная компания.

«Из клуба, — решает он и отходит ближе к мостовой, в густую тень. — Очень нужно, чтобы встретился кто-нибудь из знакомых. Увидят одного — начнутся шутки, подначки…»

Но знакомый тут как тут. От группы отделяется Виктор Друп — комсорг цеха — и направляется к Олегу.

— Привет! Ты что здесь?

— Да так… К приятелю заходил…

— Шнурок! Такую лекцию о международном положении пропустил. Лектор из Киева. Ну и здорово он о Кубе, о боях на мысе Плайя-Хирон, о Фиделе Кастро рассказывал!

Виктор оборачивается в сторону своих спутников, зовет: — Воронина!

Одна из девушек останавливается. Голубоватый свет льется через зеркальное стекло витрины на пестрое поплиновое платье, черные остроносые туфельки на тонких каблучках.

Как все-таки одежда изменяет внешность! Вот сняла Маша спецовку — и совсем другой человек. Правда, она всегда хороша — глаз не оторвешь, а сейчас— ну, куда там любой кинозвезде!

— Добрый вечер! — приветствует Машу Олег и с трудом отводит взгляд от ее лица.

«Красивая она, очень красивая… Ну и дурень же Петька…»

— Ты извини, Воронина, — Виктор обращается к Маше, — но это же просто здорово, что мы Олега встретили. Вот он тебя и проводит. Судя по всему, ему спешить некуда. А я домой помчусь, чтобы скандала семейного избежать.

Виктор, как обычно, шутит. Все знают: комсорг с женой живут дружно, дай бог, как говорится, другим так жить. И если Виктор был сегодня в клубе без Светы — значит, никак не могли прийти вдвоем, не на кого было оставить сынишку.

— Ты не беспокойся. Я и сама дойду. — Маша смотрит на освещенную витрину, где белый аист из папье-маше несет в красном клюве запеленатую куклу, а в детских колясках сидят еще несколько розовощеких лоснящихся кукол в разноцветных распашонках и весело размахивают пластмассовыми погремушками. Маше совершенно безразлично — проводят ее или нет. Был бы здесь тот, кто интересует ее, чья близость волнует, — другое дело. А так разве не все ли равно?

— Нет, зачем же. Олег с удовольствием проводит тебя. — Виктор поворачивается к Олегу. — Не так ли?

Олег молчит. Он чувствует, как кровь приливает к щекам. Хорошо, что на лицо падает отблеск от неоновой вывески. А Виктор снова обращается к Маше,

— Все-таки, знаешь, время позднее… — Он торопливо пожимает руку Маше, Олегу. — Всего хорошего… — и устремляется вслед за удалившимися попутчиками.

— Ну, что ж, пошли…

Маша переходит на другую сторону улицы, сворачивает на Славянскую. Олег молча следует за ней.

«Неужели так и будем идти до самого ее дома, словно воды в рот набрав?» — тоскливо думает он.

Можно было бы, конечно, о многом поговорить. Вот вчера, например, в клубе областной театр показывал «Цыганку Азу». Спектакль, правда, ничего. И пьесу хороший драматург написал — Старицкий. Но почему театр других постановок не привозит? Что-нибудь о сегодняшнем дне…