Синие глаза (рассказы)

На мгновение исчезло все окружающее, осталось лишь склоненное над книгой лицо женщины — такое знакомое и незабываемое. Тот же миндалевидный разрез глаз, тонкий прямой нос, красивый, резко очерченный рот… Да, это Люда!

Не такая, уже не та, что была тогда, и все же это она. Она!..

…В небольшом забайкальском городке трудно коротать кажущиеся бесконечными зимние вечера. Есть, правда, здесь старенький драматический театр, два кинотеатра. Но там — каждый сам по себе: если ты пришел туда один, так и просидишь в одиночестве весь вечер.

Другое дело клуб вагоноремонтного завода, где чуть ли не ежедневно вечера танцев. Толпа шумна, весела, непринужденна, и ты сразу растворяешься в ней. Люди толкаются, смеются, громко разговаривают, стараясь перекричать шум и звуки оркестра, легко знакомятся. Завтра морозным утром одни из них направятся в тускло освещенные цеха завода, сядут за учрежденческие столы, станут за прилавки, а другие — их меньше — в теплушках, в пассажирских вагонах поедут на запад.

Здесь много девушек. Любую можно пригласить танцевать и, кружась с ней в вальсе, — «Пусть я с вами совсем незнаком», — переброситься фразой-другой. И кто знает: может увидишь, как блестящие глаза одарят тебя приветливым взглядом.

У девушки, которая стояла прислонившись к пилястру, было очень юное и какое-то одухотворенное лицо, необычные продолговатые темно-серые глаза, вьющиеся русые волосы; цветастое крепдешиновое платье красиво облегало тоненькую стройную фигуру. И когда оркестр заиграл «Кабачок» — популярную в то время американскую солдатскую песенку, Петр решительно направился к девушке…

В далеких от родных мест краях люди знакомятся и сближаются проще и быстрее. К концу вечера Петр уже не только знал, что его новую знакомую зовут Люда. (Кстати, других знакомых среди штатских у него в этом городе не было: несколько дней назад он приехал сюда из училища).

Люда рассказала, что до войны жила в Харькове, там же поступила на первый курс университета. А теперь вот эвакуировалась с родными, работает воспитательницей в детском саду при заводе, где ее отец — начальник цеха.

Людмила не возражала, когда Петр предложил проводить ее домой. Они долго гуляли по пустынным улицам. Окна бревенчатых домов были плотно прикрыты ставнями. За высокими дощатыми заборами тоскливо лаяли собаки. Скрипел залитый голубоватым светом снег, и все вокруг было морозным и бело-голубым. Провода и ветви деревьев гнулись под тяжестью мохнатого инея. В усеянном мерцающими звездами небе висела маленькая, яркая луна.

— Не знаю кому как, а мне кажется, быть педагогом и почетно, и интересно. Вот говорят, писатели — инженеры человеческих душ. А что же тогда надо сказать о педагогах? Кто первый воспитывает человека, формирует его характер? Учитель. И я непременно буду педагогом.

— Жаль, что мне раньше не пришлось встретиться с такой влюбленной в педагогику девушкой. — Петр отпустил локоть Людмилы и козырнул проходившему мимо комендантскому надзору. — Я 6, наверное, тоже стал педагогом.

— Вам нечего жалеть. Я, например, всегда завидовала талантливым людям. А раз вы перешли на третий курс художественного института — значит, у вас есть талант…

Несколько раз они подходили к калитке Людмилиного дома, прощались и никак не могли проститься. И снова медленно ходили по улице — до угла, где одиноко маячил фонарь, и обратно.

Потом они встречались каждый свободный вечер. Обоим нравились стихи Симонова из его цикла «С тобой и без тебя», оба были молоды, полны юношеских надежд и светлой веры в будущее. И никто из них не сомневался в том, что как только кончится война — жизнь чуть ли не сама положит к их ногам все, что им желается, — и дипломы, и приносящую радость работу, и успех.

…Людмила не рассердилась, не обиделась, когда через несколько дней, прощаясь, Петр привлек ее к себе и поцеловал. Девушка только опустила голову и доверчиво прижалась щекой к шершавому отвороту его шинели.

Молодость — это радость жизни и непоколебимая вера в лучшее. Они любили и со всей страстью, присущей юности, ждали прихода весны. Им не терпелось вместе увидеть, как запенится розовым цветом багульника тайга, а жаркое солнце высушит пружинящий ковер прошлогодней хвои. Однако не всем мечтам суждено сбыться.

…Когда начальник штаба оглашает приказ, мысли проносятся вихрем. Но главное доходит до сознания сразу: едем! И тогда становится не по себе, ибо оказывается, что многое не сказано, не сделано, потеряно. Конечно, четыре недели знакомства — срок небольшой. Но все же за это время они успели понять, что нужны друг другу.

Петру удалось отпроситься на час. Людмилу, окруженную группой ребятишек, он разыскал в скверике, неподалеку от детского сада, куда прибежал раскрасневшийся и запыхавшийся: все-таки от казарм до центра города четыре километра. Навсегда запомнились ему широко раскрытые глаза девушки, тихое: «Ай-ай-ай… Как же теперь… Как же так…», ее послушные теплые губы.