Синие горы

Они возвращаются под вечер усталые и голодные. Пока Плечко снимает лыжи и чистит их от снега, Кулуар успевает обследовать свою кастрюлю. Она пуста. Моментально облизав ее, он направляется к Брыськиной миске и гремит ею по полу так, что Джи вскакивает в своем углу с подстилки и тоже начинает шарить в своем корытце, торопливо доедая оставшееся от завтрака и обиженно хрюкая — мало! Брыська тоже забеспокоилась. Она сидела в комнате и нежилась у топившейся печки, где готовился обед, но, услышав суматоху, поднятую Кулуаром в «столовой», задрав хвост трубой, подбежала к двери. Вошел Плечко, снял шапку и рукавицы, достал из шкафика сухарь, вынес Кулуару. Брыська, путаясь в ногах, выскочила за ним, обнюхала свою миску и обиженно замяукала.

— Ладно, — сказал Плечко, — ты, барыня, подождешь. Вашей похлебке еще надо остынуть.

Матвей Иванович куда-то ушел. Судя по тому, что в углу на табурете не было ведер, — на реку. Плечко накрыл на стол, съел суп и положил себе каши, сдобрив ее мясными консервами.

Он доедал уже добавку, когда появился Матвей Иванович.

— Что, охотник, проголодался? — улыбнулся он. — Как волки?

— Не идут, понимаешь, в капканы. Почему, — кто их знает? Туров вот видел! Играют на леднике, как на стадионе. Прыгают, бегают — будто дети… А один сторожит, от волков, наверно. Садись, Матвей Иванович, я сейчас зверей покормлю.

Вечером Плечко поташнивало. Он не стал ужинать и рано лег.

— Это со мной бывает, — сказал он, зябко натягивая на плечи спальный мешок. — Ничего, пройдет.

Ночью Матвей Иванович слышал, как Плечко много и жадно пил, а потом, тяжело дыша, долго забирался в мешок. Под утро, когда за окнами брезжил рассвет, Матвей Иванович проснулся, будто кто-то его толкнул. Плечко сидел на кровати, и в синеватом полумраке было видно его бледное лицо.

— Что с тобой, Коля?

Плечко ничего не ответил и осторожно опустился на подушку.

— Плохо… — выдохнул он.

Матвей Иванович быстро оделся и подошел к его кровати; лоб был сухой и горячий.

— Что болит? — встревоженно спросил он.

Плечко долго молчал. Видно было, что говорить ему трудно.

— Живот… — Он провел рукой по всей правой части живота. Потом рука его бессильно упала. С трудом раскрыв рот, Плечко облизал языком запекшиеся губы и проговорил: — Сейчас ничего… Вот ночью…

Рассвело. За стенкой хрюкнул проснувшийся Джи. Матвей Иванович разбирал в аптечке лекарства и тревожно думал о том, что Плечко заболел серьезно. Надо врача, а дорога завалена снегом. Он заставил Плечко принять порошок дисульфана, поставил градусник. Температура была тридцать девять и три…

Долго не удавалось связаться с районом.

Наконец далекий голос ответил:

— Здоро́во, Плечко. Сообщи о лавинах. Сообщи о лавинах. Как с волками? Подари на шубу. Прием, прием…

Матвей Иванович включил передатчик:

— Лавина сошла у Голубого ручья… Плечко болен. Болен. Прошу врача. Срочно. Срочно. Прием…

Далекий голос стал серьезным:

— Я вас понял. Я вас понял. Вызову через сорок минут. Через сорок минут…

Плечко спал.

«Может, и обойдется», — подумал с надеждой Матвей Иванович. Он сходил к приборам, записал наблюдения, покормил поросенка, Кулуара и Брыську. Кулуар встретил хозяина радостно, но, заметив, что он неразговорчив, присмирел.

Когда Матвей Иванович вернулся в комнату и за ним с виноватым видом протиснулся Кулуар, Плечко лежал открыв глаза и глядя куда-то в потолок неподвижным взглядом. Видно было, что он боролся со страшной болью.

Матвей Иванович опустился на стул у кровати и нежно погладил волосы Плечко. Кулуар ткнулся своим холодным носом в его горячую руку.

— Ох, Матвей Иванович, забрало!.. — прошептал Плечко.

* * *

— Пенициллин в таблетках, пенициллин, — слушал Матвей Иванович по радио советы врача. — Полный покой. Никакой еды. Очевидно, у вашего радиста аппендицит. На живот холодный компресс. Выходим к вам на тракторе до Светлой поляны, — дальше на лыжах. Постарайтесь одеть больного к нашему приходу. Только осторожнее. Возьмем в больницу… Ну, держитесь, — прибавил врач тепло. — Мы скоро.

Матвей Иванович рассчитал: от города до Светлой поляны сорок километров. На тракторе по глубокому снегу — это три с половиной часа; от Светлой поляны до лагеря по целине, в гору — не меньше шести. Да обратно. Будет уже темно. Нет, в горах ночью, да еще зимой, не ходят.

В рации что-то зашуршало.

— Матвей Иванович, — тихо позвал Плечко и, когда Матвей Иванович наклонился над ним, прошептал: — Выключи рацию…

Из лыж Плечко Матвей Иванович сделал сани и пристроил к ним постромки. Свои лыжи он обвязал веревкой, — иначе они будут скользить назад и сани не сдвинешь с места. Самым трудным было одеть больного. Врач сказал, — полный покой. В конце концов он решил везти Плечко не одевая, в спальном мешке. Сани Матвей Иванович втащил в комнату и поставил рядом с кроватью. Плечко бредил. На воздухе он открыл глаза, посмотрел на свинцовое небо, на горы, понял, что его везут, должно быть, в больницу, и сказал:

— Матвей Иванович… Я там… капкан… поставил… У панорамного пункта. Ты посмотри…