Синие лыжи с белой полосой

Вообще-то он и раньше слышал про этих подвальных псов, ребята во дворе любили вечерком потрепаться об этом, но раньше это представлялось выдумкой, а теперь Славка почему-то взял и поверил. Не всему, конечно! Что он, умственно отсталый, чтобы верить тому, что наплел Гвоздь? Тот наврет с три короба и глазом не моргнет, сочинитель такой же, как… не хотелось думать о себе критически, но перед собой Саночкин был честен, он хорошо понимал, что если они оба начнут сочинять, то еще неизвестно, кто кого пересочиняет. Хотя, скорее всего, Славка в этом вопросе самому барону Мюнхгаузену даст фору. В общем, стало страшновато, а ведь Славка уже был морально готов к тому, чтобы после выздоровления проникнуть в универмаг и смело выяснить, что скрывается за синей тряпкой…

Мишкин рассказ решительности не прибавлял.

— А собаки большие? — спросил Славка, он надеялся, что собаки окажутся маленькие, тогда это не так страшно и еще можно будет рискнуть и сунуться в магазин.

— Во! Вот такие! — соскочил со стула Гвоздь. Его рука устремилась ввысь, а сам он вытянулся на носочках. Но тут же сообразил, что таких собак даже в кино не бывает, такие только лошади бывают. Поэтому его рука плавно опустилась до лба. Приставил ее к бровям, словно козырек от солнца. — Во какие, понял! И то если они на четырех ногах стоят. А если на задние ноги встанут, то до потолка!

— А порода у них какая?

— Порода? Порода у них… эта… порода… эта… ну… ведь знал же, но, как назло, из головы выскочило… — И тут Мишка с некоторым опозданием сообразил, что он не на уроке, а Саночкин — не Зоя Михайловна, он даже головой мотнул от досады. — Чего ты пристал ко мне со своей породой! Там темно было! Порода, порода! Эта порода съест человека и не подавится! Понял?!

В это время года вечер приходит незаметно — будто и не уходил никуда, весь день крадется, как Сергеич за своей жертвой, а потом выпрыгнет, точно из-за угла, чуть зазеваешься, глядь, а день уже закончился. Не успеешь все дела переделать, глядь, а за окном — темнотища хозяйничает.

Но в универмаге были свои порядки, они не зависели от погоды, от природы и даже от солнца, здесь вечеров вообще не было, день резко переходил в ночь. Пока магазин работал — в нем было светло как днем и весело как утром, но чуть раздавался мелодичный звон, оповещающий о закрытии, сразу же наступала ночь — залы его пустели и наступала тишина.

Синий занавес расступился… Эх, жаль, что в эту минуту залы универмага были пусты, иначе бы по ним прокатился рокот восхищения. Словно Снежная королева, царственно ступила из витрины Яна. Чудилось, что она светится в полумраке — на ней был ослепительно белый плащ, широкий пояс стягивал тонкую талию, а в руках она держала светлые перчатки.

— Янка! Неужели ты снова в своем легендарном плаще? — Шедшая навстречу Танечка искренне восхитилась. — Ой, помню, как я тебе завидовала, когда ты в нем первый раз появилась в институте! Сколько ему уже лет?

— Миллион! Вчера случайно на антресолях нашла и глазам своим не поверила, точно такой же недавно видела в последнем модном каталоге! И, представляешь, безумных денег стоит.

— Супер! Сейчас это экстремальный фасончик! Самое то!

— Смотри, сегодня и перчатки выбрала в тон, — похвасталась художница.

— Ну-ка, ну-ка, дай-ка померить. — Танечка уже натягивала перчатки. — Где, говоришь, купила?

— Секрет, — засмеялась Яна. Она стояла перед зеркалом и поправляла высокий воротник. — Я знаю один маленький магазинчик на Центральной улице, там еще одна моя подружка Танечка работает в детских игрушках, но что это за магазин и где он находится, ни за что не скажу…

Костик услышал знакомый смех. Он шел на ночное дежурство и уже почти добрался до своего поста, когда услыхал, как переговариваются Яна и Таня. Костик невольно остановился возле колонны. Торговые залы в это время освещались тускло, поэтому никто его не заметил. Получилось, признаемся, не очень хорошо, как будто он спрягался. У него, судя по всему, появилась какая-то несвойственная охранникам робость, особенно сейчас, когда он увидел Яну в белоснежном наряде. Он стоял, как истукан, и глаз не мог отвести от нее.

— А помнишь, как тебя прозвали из-за этого наряда?

— Помню, конечно, помню! Снежаной. — В голосе Яны было столько теплоты, что любой человек, услышав это, тут же переименовал бы Яну в Снежану, наверное, с этим именем у нее было связано что-то приятное. — Мне нравилось. Теперь уже никто меня так ласково не называет…

— Хочешь, я буду тебя так называть? — спросила Танечка, но почему-то очень-очень грустным голосом.

Яна плавно и медленно покачала головой из стороны в сторону, будто отказывалась от чего-то:

— Нет, Танька. Два раза в одну реку не войдешь… — и вдруг, сменив тон, воскликнула почти весело: — Ладно, болтушка, пойдем!