Синий аметист

— Будем ехать потихоньку… Останавливаться, когда душе угодно… Ты будешь моим напарником…

Он хлестнул кнутом, и телега затряслась на ухабах.

Грозев потрогал небритый подбородок и с облегчением понял, что цыган принял его за бродягу.

Спустя неделю ночью Грозев постучал, как было условлено, в заднее окошко постоялого двора, принадлежащего Тырневу. Измученный голодом и ночной дорогой, он еле держался на ногах. В Пловдиве стало меньше войск, и город показался Борису тихим, успокоенным, таким же безмятежным, как прежде. Это его спокойствие сейчас еще больше угнетало Бориса.

Нерадостными были и новости, сообщенные Тырневым. Взрыв склада, гибель Жестянщика и Искро, разгул насилия в Каршияке, казнь в городе десятков людей, привезенных из Карлово, — все это были новости, которых Грозев ожидал после неудачи, постигшей отряд Гурко, но сейчас они показались ему чреватыми самыми тяжелыми последствиями.

— А ты вообще не должен появляться в городе, — сказал под конец Тырнев, — хорошо, что пришел ночью…

Он прошел в дальний угол, приподнял один из ящиков и. вернувшись, протянул Грозеву конверт, который принесла Жейна в ту тревожную ночь.

Грозев развернул коротенькое письмо, написанное братом Блыскова. При первой же попытке связаться в Константинопольском порту с австрийским курьером, который должен был прибыть из Бухареста, Добрев и Блысков были арестованы.

Борис поднял голову и посмотрел на Тырнева.

— Это было пятнадцать дней назад, — сказал хозяин постоялого двора, — а позавчера Бруцев узнал через одного из служащих компании Гирша, что на все железнодорожные станции до Одрина передано описание твоих примет.

Грозев молча смотрел перед собой. Становилось еще сложнее и труднее.

— Нет сомнений, что мютесарифству все известно, и они только и ждут твоего возвращения, — продолжал Тырнев. — Самое разумное сейчас — найти тебе другое убежище.

— Хорошо, но где? — взглянул на него Грозев.

Христо Тырнев немного подумал.

— В каком-нибудь бараке на Бунарджике. Туда легко будет приходить к тебе через грабовый лес.

И вот теперь, сидя в бараке, впервые за эти несколько недель он спокойно мог дать себе отчет во всем.

Он искал причину ареста Добрева и Блыскова в Константинополе. Предполагал предательство, но допускал и случайность. Думал о постоялом дворе Меджидкьошк, об отступлении русских, о резне в Карлово. Сквозь пелену пыли, поднимаемой суховеем, видел длинные вереницы людей вдоль Марицы, пропадающие на равнине, полуголого ребенка, скачущего по полю. Все это смешивалось в голове, мысли хаотически путались, превращаясь в кошмар.

Борис сел в постели и долго сидел, уставившись в непроглядную тьму. Потом подошел к открытому окну, облокотился на подоконник. На него пахнуло речной прохладой, запахом влажного песка и прибрежного кустарника. У подножья холмов виднелся город. Доносился нежный аромат полей. И тогда мысль о Софии — мысль, которую он сознательно подавлял в себе в течение всех этих долгих и мучительных дней, — властно овладела всем его существом.

3

— Отвори!.. — кричали снизу по-турецки. На ворота вновь обрушились удары прикладов.

Небо на востоке только начало светлеть, в комнате было еще совсем темно. Наталия Джумалиева вскочила и, подбежав к лестнице, ведущей в прихожую, крикнула:

— Лука, погляди, кто это… Что там происходит?

— Это турки… Стражники… — испуганно отозвался снизу Лука.

— Боже, — прошептала Наталия. — Что им от нас надо?…

Снова послышались удары в ворота — сильные, настойчивые.

— Узнай, чего они хотят, — добавила Наталия и пошла в свою комнату одеться.

В другом конце коридора скрипнула дверь, и в полумраке появилась Жейна в накинутой на плечи шали.

— Ты лежи, не надо вставать, — сказала ей мать. — Господи, и чего это они среди ночи людей будят… — говорила Наталия Джумалиева, одеваясь во все черное.

Остановившись у дверей, Жейна, немного помолчав, коротко молвила:

— Из-за Бориса Грозева…

Мать удивленно посмотрела на нее.

— Почему из-за него?

— Из-за Грозева… — стояла на своем Жейна. — И смотри не забудь: никто к нему не приходил, никто для него ничего не оставлял…

Мать ошеломленно глядела на нее.

Внизу уже слышалась турецкая речь и топот сапог. Со двора доносился шум.

— Господи, но почему его ищут? — Ничего не понимая, Наталия развела руками.

Кутаясь в шаль, Жейна повторила:

— Никто его не спрашивал. Никто ничего ему не оставлял.

Потом повернулась и скрылась в своей комнате.

По лестнице поднимался, хромая и тяжело опираясь на палку, сержант Али. За ним шел испуганный Лука. Путаясь, он отвечал что-то на вопросы стражников.

Как бы не замечая Наталии, хотя он знал ее лично, сержант Али оглядел кладовые и раздраженно произнес:

— Хозяйка, ты знаешь, что здесь прятался наш враг, а?

— Нет, господин… — ответила, пытаясь овладеть собой, Наталия.

— Тебе, значит, это неизвестно, — усмехнулся сержант, — а кто жил у вас на верхнем этаже?

— Один торговец, господин… Его знает весь город…

— В том-то и дело, что никто его не знал! — И сержант Али толкнул палкой прикрытую дверь в коридор. — Сейчас, когда его привезут сюда в кандалах, увидишь, что это за торговец…