Синий город на Садовой

Федя подвинулся, откинул пододеяльник. Но Степка не лег, сел на край тахты. Согнутый, печальный. Тогда Федя сел рядом. Обнял Степку за тоненькое, птичье плечо. Помолчали. В комнате стоял полумрак, и в нем отчетливо белели бинты на Степкиных коленках. И были заметны на них пятнышки просочившейся и засохшей крови… Степка прошептал наконец:

– Если она вздумает замуж за него… вы меня не отдавайте…

– Не бойся, Степка, до этого не дойдет…

– Кто их знает…

– Степ, а ты крепко его ремнем огрел?

– Ага. Два раза… Он теперь меня в суд потащит, да?

– Что он, совсем дурак, что ли?.. Да ты еще и маленький, для суда не годишься.

Степка недовольно примолк. Не любил быть маленьким.

– Не беда, что маленький, – поспешно сказал Федя. – Зато герой. Как ты здорово сегодня… пленку спас, и вообще.

Степка съежился и молчал.

– Я тебе значок подарю, – пообещал Федя. – Тот, "табуретовский". Помнишь, ты просил… Теперь ты заслужил.

– Правда? – тихонько обрадовался Степка. – Завтра, да?

– Хоть сейчас.

– Завтра… Сейчас все равно спать пора. – Степка высвободил плечо, улегся у стенки. Федя тоже лег.

Степка посапывал. Федя решил, что он засыпает. Тоже намаялся за день, бедняга… Но Степка вдруг сказал шепотом:

– Нет… не надо мне значок…

– Почему, Степ?

– Так… Я еще днем признаться хотел, да ты спал.

– В чем признаться-то? – встревожился Федя.

Все так же, носом в стену, Степка проговорил сбивчиво:

– Потому что я не из-за геройства… пленку спас. Наоборот… потому что трус… – Он всхлипнул.

– Степ, да ты что выдумал!

– Не выдумал… Думаешь, я почему побежал? Со страху. Перепугался, что меня тоже заберут… И когда мальчишки погнались, я это… от ужаса так на педали надавил… А про пленку даже не помнил нисколечко…

– Но ведь камеру-то не бросил…

– Я ее… наверно, случайно не бросил. Зато тебя бросил. Надо было заступаться, а я сбежал…

– Глупый… – дохнул ему в затылок Федя. – Ты же все правильно сделал. Пленка – это было главное… Если бы ты остался, все погубил бы… Я тебе точно говорю.

Степка ответил горько и рассудительно:

– Может, и точно. Только я ведь такой точности не понимал. Просто удрал, как заяц…

Федя утешил его, как сумел:

– Это тебе сейчас кажется, что ты боялся. Тогда ты очень даже смело действовал, а сейчас забыл. Так у многих бывает, даже у самых храбрых… И вообще, главное – не храбрость, а результат. Храбрыми и дураки бывают, и мерзавцы. Надо ведь еще знать, за что воюешь… Это мы однажды у костра сидели и про Афганистан, и вообще про войну заговорили, и отец Евгений подошел. Вот такое и сказал про храбрость… У него, кстати, орден Красной Звезды есть, Слава говорил…

Степка тихо и ровно дышал. Но явно не спал.

– Вот Миша, папа твой, он уж точно храбрый был, – сказал Федя. – По-честному. За тех, кто слабее, заступался… Он бы тебе сказал, что ты молодец.

– Не знаю… – прошептал Степка.

– Честное слово… А то, что ты испугался маленько, так это с любыми смельчаками случается… Настоящий трус, он разве решился бы признаться в этом?.. В общем, значок возьми обязательно.

– Ладно… – вздохнул Степка. И, кажется, сразу заснул.

– Вот такие дела, – сказал ребятам Федя. Грустно и виновато. Это было уже на следующий день, когда "Табурет" собрался у Оли. – Конечно, отец теперь не будет писать никакое заявление. Он хоть и поругался с Ксенией, а во вред ей делать не станет. Родной-то дочери…

– А родного сына можно, значит, отдавать на съедение? – непримиримо сказала Оля.

– Да никакого съедения не будет. Валера этот, Щагов, он ведь тоже не совсем идиот. Не станет же бочку катить на брата своей… симпатии.

– С'ситуация, – шепотом высказался Нилка.

– А сегодня утром Ксения говорит, – вспомнил Федя. – Ты, говорит, крест носишь, значит, должен прощать людям обиды по-христиански. Даже своим врагам…

– Может, и правда, – тихо сказал Борис. – Может, ну его на фиг, этого Щагова? Увязнем в этом деле и сами остервенеем, как он…

– Да?! – возмутился Федя. – А Щагов пускай и дальше живет и ухмыляется?.. Глядишь, и на Ксении женится…

– Степка не позволит, – резонно вставил Борис. – Он упрямее, чем ты…

– Я тоже упрямый!

– Ты, дядя Федор, не упрямый, а мягкий. В тебе пока еще обида сидит, а потом успокоишься и махнешь рукой на этого Валеру.

– Я не имею права, – насупленно возразил Федя. – Я за себя могу простить. А тот… Южаков? Может, пойдем объясним ему, что он должен левую щеку подставлять, когда Ия его лупит по правой?

– Ие все равно отольется, что положено, – пообещал Борис. – Папа сказал, что он это дело еще через Детский фонд раскрутит. Справедливость все равно должна быть…

– Никакой ее нет, справедливости, – грустно заметила Оля. – Если бы твой папа не был депутатом, сейчас бы Федю уже затаскали бы по всяким комиссиям, спецшколой грозили бы. Да и весь наш "Табурет" объявили бы подпольной организацией. "Чем вы там занимаетесь в вашем гараже? Наркоманы небось!.."

– С'сожрали бы живьем, – подтвердил Нилка.