Синий город на Садовой

— Не буду… Что из тебя получится, не знаю, а сегодня, кажется, ты был прав. Если смотреть в самую суть…

Митя глянул искоса, заулыбался.

— Мама, ты у меня — во! — И показал большой палец.

— Прекрати сейчас же! — Мама стала обычной мамой. Сняла очки. — Все же надо сказать отцу, чтобы взялся за тебя как следует.

— Обязательно!

— Не валяй дурака! Ты хоть понимаешь, что по всей вероятности с лицеем придется расстаться? Потому что житья тебе там не дадут!

Митя понимал. И опять сказал, что фиг с ним. И слегка получил по загривку. Это было как окончательное отпущение грехов. Жизнь продолжалась, и вспомнились другие заботы.

— Мама, а Елька не прибегал к нам?

— Откуда я знаю? Я пришла в школу не из дома, а с работы! Папа поднял меня как по пожарной тревоге!.. Я еще разберусь с вами обоими вечером… Говорит: «Я не могу вырваться, беги скорее в лицей, спасай ненаглядное чадо!»

— Вот балда!

— Что-о?! Это ты про отца?!

— Да про Ельку я! Обещал придти вечером за журналами и пропал! А я их выгребал с антресолей, старался, кашлял от пыли!

Мама сказала, что никуда не денется «этот твой Елька».

— Марш домой и садись за уроки. Пока ты еще лицеист…

— Ага.

Он проводил маму до автобуса. А когда автобус, шурша по листьям, укатил, к Мите подбежала запыхавшаяся Жаннет.

РЫЖАЯ ТОЧКА НА ДВУХ ЛИНИЯХ

1

Они пошли вдоль газона, где яростно цвели настурции.

Жаннет часто дышала.

— Еле догнала…

— Остынь. Будь снова такая же незыблемая, как на педсовете.

— А какой я должна была там быть? Кидаться на защиту диверсанта Зайцева? По-моему, ты не нуждался!

— Нисколечко…

— Митька, я тобой восхищаюсь. Ты был весь… как железный принцип.

Слова эти были приятны, и в ответ Митя бесстрашно признался:

— Уж какой железный! Раза три чуть не заревел.

— «Чуть» не считается… Слушай, будет потрясный репортаж! «Дело о ртутной бомбе». О том, как выжимают признание из невиноватого!

— Ты что, вела стенограмму?

— Зачем? Вот! — Жаннет расстегнула футляр «Зенита». В нем вместо аппарата лежал плоский черный диктофон. — Мамочкин подарок к первому сентября. Пишет за сто метров. Все интонации и вздохи… Ты чего?

— Жаннет, — печально сказал Митя. — По-моему это пахнет шпионством.

— Ненормальный! Ты в какое время живешь? Это обычная журналистская практика.

— Обычная, если эту штуку включают у всех на глазах.

— Включают, как угодно. Каждый, кто выступает на всяких собраниях, должен знать: его слова могут быть зафиксированы.

— Объясни это Кире Евгеньевне. И Галине…

— Ничего я не стану объяснять. Выпущу репортаж, а там будь что будет.

— По школьному радио его не пустят, все передачи проверяет Галина.

— А я не по радио, я его в «Гусиное перо».

— Там тоже Галина…

— Можно сделать спецвыпуск. Сверстать дома на компьютере, тиснуть на принтере один экземпляр, потом — сотню на ксероксе, у мамы на работе!

— И после этого можешь менять свой штамп: «Корреспондент „Гусиного пера“». Попрут с треском.

— Ну и пусть! Меня давно уже зовут в юнкоровскую редакцию газеты «Школьная дверь». Это городская…

— Можешь полететь из лицея.

— Ах как страшно!.. Если человека выгонят за правдивый репортаж, знаешь, какой будет скандал!

— Ну, не выгонят, а замаринуют в двойках.

— Ты что? Хочешь меня испугать? Или ты против репортажа?

«А в самом деле…» — подумал Митя.

— Слушай, Жанна д'Арк, ты, конечно, рыцарь в латах справедливости. Но ведь надо сперва все-таки узнать, какой идиот звякнул насчет бомбы. Иначе что за репортаж?

Жаннет решительно качнула серьгами.

— А я знаю!

Мите было известно: когда Жаннет говорит таким тоном, она не врет. «Вот это да!» — подумал Митя. И сказал:

— Вот это да! А кто?

— Помнишь того длинного мальчишку с рыжей прической, в трамвае? В тот четверг! Мы ехали из лицея, а он торчал рядом и прислушивался к твоему рассказу.

— Я помню лопоухого третьеклассника. Разве он рыжий? Он же в шапке был!

Было холодно, все школьники ехали в куртках и шапках. И этот мальчишка лет девяти (Митя сразу решил, что третьеклассник) был в клетчатой фуражке с клапанами и большим козырьком. А из под фуражки торчали круглые, розовые, очень чистые уши. А еще у мальчика были большие очки — почти как у Митиной мамы. Ну, такой весь из себя воспитанный отличник! Когда вошла женщина с тяжелой сумкой, «очкарик» тут встал:

— Садитесь, пожалуйста.

— Спасибо, мой славный… Есть еще на свете добрые дети.

«Доброе дитя» сохранило невозмутимость.

Митя сказал Жаннет (они сидели рядом):

— Вот этого образцового третьеклассника я сделаю главным героем рассказа.

Дело в том, что уже несколько дней подряд Жаннет наседала, чтобы он написал для «Гусиного пера» смешной рассказ. Митя, естественно, отбивался, как мог. «Во-первых, я по складу характера не юморист, а лирик. Во-вторых, у меня вообще творческий застой». Обещание Жаннет «вделать по загривку, тогда застой перейдет в разбег» возымело действие. Через день Митя сообщил, что у него придумался сюжет. И вот сейчас, в трамвае, он, поглядывая на лопоухого третьеклассника, начал этот сюжет излагать. Сперва шепотом, затем громче. Потому что увлекся.