Синий город на Садовой

— А я-то думала… Я боялась, ты будешь считать его предателем. И… мстить.

— За что?!

— Ну… за то, что разболтал про ртутную бомбу. Будто вы вместе готовили этот план… Галина же говорила… Мить, на него, наверно, так нажали в школе, что он просто не выдержал… Они… может, пригрозили, что отберут его у мамы Тани и вернут в интернат. Он этого пуще всего боится, он мне как-то признался…

— Господи! И ты поверила этой дуре?

— К… какой?

— Галине!

— А… чего?.. Она же так подробно…

— Может, он и сболтнул где-то в школе про мой «Телефон в буераках», я ему как-то пересказывал сюжет. А кто-то подцепил, переделал по-своему, вот и докатилось до завучей… Но чтобы Елька наговорил на меня… Жанка! Да если бы я и правда звонил про бомбу и если бы он про это знал, он умер бы, но не сказал ни словечка! Хоть под пыткой!

— Ты уверен? — слабым голосом спросила Жаннет.

Митя пожал плечами. Она не понимала. Нет, она просто мало знала Ельку, хотя и познакомилась с ним в тот же день, что Митя. Ей до сих пор неведомо было, как он спасал Домового, как прощался с жизнью в больнице, как молился за Андрейку… По правде говоря, она даже не знала полностью, что для него страна Нукаригва. Думала — так, фантазия…

Но этого Митя не сказал. Только буркнул:

— Я уверен… Хотя вообще-то он болтун. Я целый вечер сидел как на иголках…

— А почему сам-то не сходил к нему?

— Почему, почему… Потому что я суеверный, вот… Лечиться мне надо, наверно… Казалось, что если приду — узнаю, что какая-то беда там. Ну, будто подтолкну несчастье. А вот если он сам прискачет — тогда все в порядке… Я ему снимок египетских пирамид нашел, он хочет их приклеить в Дикой пустыне. Помнишь, там такая проплешина среди кактусов? Ну, вот… Он говорит, что под самой главной пирамидой есть неоткрытое подземелье, а в нем золотой шар. А в шаре спрятаны все разгадки вселенной. То ли они от атлантов, то ли от инопланетян, то ли прямо от Бога. Ничего себе проблемы у него, да? А ты говоришь — меньше нас!

— Мить…

— Что? — и сразу страх. Будто игла от затылка до пяток.

— Мить, я не хотела тебя расстраивать раньше времени…

— Жанка! Что с ним?!

— Его увезли в больницу… Я сегодня забегала к нему около часа дня, у нас пустой урок был, я хотела забрать экспонометр, который забыла там на той неделе…

— Ну?!

— Пришла, а у них заперто. А соседка, та, у которой он стремянку брал, говорит: «Елика увезли на неотложке, Татьяна с ним уехала». Я говорю: «Что с ним?» А она: «Я не успела узнать, машина приехала, я вижу — Татьяна несет его на руках. И укатили…»

«Господи, неужели опять это? Значит, он по правде поменялся судьбою с Андрейкой?.. А может, не надо было клеить Нукаригву? Вдруг она тянет его в себя?..»

— В какую больницу-то увезли?

— Ну, откуда же я знаю? Да успокойся ты…

— Почему ты сразу не сказала!

— А зачем? — ответила она холодновато. — Чтобы одна проблема на другую? Чтобы ты там, на педсовете, думал не про себя, а про Ельку? Я тебя немножко знаю, ты там извелся бы раньше срока… А сейчас пойдем и все выясним…

2

Они не пошли, а побежали. По крайней мере, Митя. Помчался! Жаннет догнала его не сразу.

— Да подожди же ты!.. Ну, Мить. Ну, все равно же ты ему сейчас ничем не поможешь…

Поможешь или нет, а знать-то надо! Нет страшнее пытки, чем неизвестность!.. Бомба, педсовет, лицей, рыжий Кеша, кассета — всё будто скаталось в один маленький шарик и улетело за пределы сознания.

…Вот Елькин дом, лестница с запахом жареного лука, дверь — заново покрашенная, с коричневыми разводами под дерево. Звонка у Ельки и мамы Тани нет. Кулаком — трах, трах!

Тихо. Тихо… И ясно — никого там, в дощатой квартирке с облезлыми стульями и вязаными половиками, нет. Лишь на стене, раскинув свои пространства в неэвклидовой геометрии, живет своей неразгаданной жизнью страна Нукаригва…

Митя сел на верхнюю ступень. Жаннет — рядом.

— Митя, давай пойдем ко мне. Или к тебе. Будем звонить по всем больничным справочным, узнаем в конце концов, где он…

Но заставить себя уйти не было сил. Опять новый страх: уйдешь — и подкрадется новая беда.

— Жаннет, тетя Таня придет, наверно, раньше, чем мы дозвонимся. Не положат же ее там вместе с Елькой… Ты иди, если тебе надо, а я посижу.

— Горюшко ты бестолковое, — вздохнула она в точности, как мама Таня.

И стали сидеть рядом и молчать.

Снизу пришел серый кот Емеля, Елькин одногодок. Потерся усатой мордой о Митину штанину. Митя взял его на колени.

«Что, лохматый, некому теперь таскать тебя на плечах?»

Емеля притих.

И так шло и шло время. Потом заскрипели ступени и стала подниматься мама Таня.

Емеля кубарем слетел с колен вскочившего Мити.

— Тетя Таня, что с ним?!

— Да что-что… — в голосе ее катались привычные слезинки. — Сидит теперь с гипсом и радуется: можно две недели в школу не ходить. Сколько говорила: лезешь под потолок, дак ставь все как надо. А он табуретку поставил на самый краешек стола, ну и вот… Сидит на полу, слезы ручьем: «Нога, нога…» Это еще вечером. Ну, я, дура старая, сперва подумала, что просто ушиб, припарки сделала, думаю: к утру пройдет. А утром гляжу — опухоль от пятки до колена…

— Сломал? — ахнула Жаннет