Синий конверт

— Отмечайте все возможные места скрытного и прямого нападения. Хронометраж движения. Порядок записи, ожидания и вхождения в кабинет лиц неизвестных и непроверенных. Проверка данных лиц с соблюдением приличия. Никакого давления на посетителей, но и никакого попустительства! Помните, что эти люди наверняка будут маскироваться благими намерениями — сиротками, матерями, девицами, инвалидами, офицерами и лицами духовного звания. Никто не будет выглядеть студентом с яростными глазами. Лица ласковые и законопослушные! Сразу берите на заметку всех потеющих от волнения, ведущих себя неестественно и неадекватно моменту. Чуть почуяли что-то не то — мгновенно проверяйте этого человека! Потому что первое движение вашей души есть наиболее верное движение. — Путиловский накачивал Берга яростно и динамично. — Лейда Карловна! Еще чашку кофе! А я после Победоносцева поеду в Департамент.

Берг быстро стенографировал указания в свою записную книжечку, которую по счастливой случайности Амалия и кузен Генрих пропустили при досмотре безжизненного тела. Стенограф он был замечательный, в этом Путиловский убедился при составлении протоколов на местах происшествий. Макс только крутил головой и несколько раз попытался лапой поймать кончик карандаша, который порхал как бабочка.

— Надеюсь, события сегодняшней ночи преподнесли вам суровый урок? — намеренно подхлестнул Берга Путиловский.

Он добился своего. Берг пружиной взвился со стула:

— Павел Нестерович, ну как вы можете! Попадись они сейчас в мои руки!

— Вот теперь верю! По коням! — скомандовал начальник.

Время уплотнилось, и, когда они вышли на утреннюю улицу, часы пробили девять утра. Кажется, они не опоздают. Кликнули извозчика и поспешили к Победоносцеву.

* * *

Гостиница «Пале-Рояль» к утру стихала, и первые движения здесь начинались только часам к десяти. Поэтому раннее появление филеров Рыжкова и Грульке здесь никого не потревожило. Портье, мимо которого они проходили с видом постояльцев, коротко кивнул головой: птички в клетке.

Дежуривший всю ночь Полунин вышел из номера напротив и показал: все чисто, гостей нет. Подождали отставшего Медянникова, тот шел тяжело, с трудом переступая отяжелевшими от радикулита ногами.

Наконец все собрались у дверей номера, где остановились Юрковская и Григорьев. Грульке — он был спец по замкам — беззвучно открыл дубликатом ключа дверь. Полунин остался снаружи, а Медянников, Рыжков и Грульке с револьверами в руках тихо скользнули внутрь. От нервного возбуждения спина у Медянникова враз перестала болеть.

Внутри было тепло и темно. Пахло греховно. Медянников даже покрутил от огорчения носом, но смолчал, чтобы не творить шума. Грульке аккуратно поставил стул у двери и оседлал его верхом, тем самым заняв ключевую позицию. Рыжков прошел в спальню, выглянул оттуда и кивнул головой. Все было готово для действий.

Медянников зашел в спальню. Запах греха здесь был просто невыносим, и Евграфий Петрович осенил себя крестом. Потом подошел к двуспальной кровати со стороны окна. Именно с этой стороны из-под одеяла торчала мужская голова. Тела же под одеялом были переплетены настолько плотно, что там уже разбираться не было никакой возможности.

В одной руке Медянников держал полицейский жетон, во второй — револьвер. Рукой с жетоном он осторожно проверил под подушкой, удовлетворенно кивнул и аккуратно извлек оттуда офицерский наган. Рыжков принял наган и опустил его в широкий карман пальто.

Мужская голова чуть повернулась. Медянников погладил ее жетоном по щеке. Прикосновение холодного металла заставило мужчину открыть глаза.

— Тсс… — Вместо пальца Медянников прижал к губам ствол револьвера, — Полиция…

Первым движением мужчина сунул руку под подушку, но там она и осталась — ствол уперся прямо в лоб.

— Дернешься — нажму! — ласково прошептал Медянников и показал рукой с жетоном на гостиную комнату.

Григорьев окончательно проснулся, все понял и обмяк. На душе у него стало легче, прошло ожидание смерти и пришла пустота. Безумство последнего месяца стало отступать куда-то далеко, навалилось отрезвление, а с ним и душевное похмелье.

Голый человек вылез из-под одеяла. Медянников равнодушно проследил за ним — по своему богатому опыту он знал, что голые мужчины совсем не сопротивляются, как будто с одеждой уходит всякая решимость. То ли они в этот момент чувствуют себя младенцами, вновь пришедшими в страшный для них мир, то ли действительно одежда, особенно парадная, придает человеку вес и внутреннюю решимость. В банях народ не агрессивен, ибо все голые перед Господом равны.

Когда Григорьев с охапкой своей одежды исчез за дверью, настало время заняться барышней.

— Юлия Филипповна! — нежно пропел Медянников в ухо Юрковской. — Пора к заутрене! Адам согрешил, а мы воздыхаем.

Юрковская распахнула свои огромные глаза, обведенные темными кругами страсти:

— Кто вы?

— Я? Ваш ангел-спаситель, голубушка… — еще слаще пропел Медянников, вспомнил про револьвер и спрятал его от греха подальше. Неровен час, барышня испугается.