Синий мир

, вес удавалось поддерживать примерно на уровне ста семидесяти фунтов. Будучи человеком дисциплины и организации, он был глубоко уверен, что во внешнем мире с разладом, беспорядком и необузданным хаосом жить ему было бы гораздо труднее. Он рожден для размеренной жизни священнослужителя, с ее ритуалами и умственными страстями. Он уже был священником более двенадцати лет, а до того прилежно изучал все полагающиеся священнику дисциплины. Над приземистым серым зданием ему был виден большой красный «X» – символ, укрепленный на крыше одного из домов Бродвея. И край другой вывески – с надписью «Девушки и юноши». На утреннем собрании монсеньер Макдауэлл сказал, что вчера вечером в одном из этих приютов греховной плоти была стрельба, но подробности пока неизвестны. Молодой священник никогда не был на этой улице, начинающейся в квартале от собора Святого Франциска; сама мысль об этих притонах похоти и коррупции вызывала жжение в желудке.

Что ж, каждый в этом мире волен выбирать свою судьбу. Такова часть величественной красоты Божественного творения. Но молодой священник часто задумывался, почему Бог допускает существование такой похоти и греха. Безусловно, человечество стало бы гораздо лучше, если бы все подобные места были сведены под корень. Он еще некоторое время посмотрел на красный «X», кашлянул, покачал головой и отвернулся.

Допивая кофе, он бросил взгляд на недостроенный паззл

, разложенный на столе. Головоломка представляла собой картинку из тысяч разноцветных веселых горошинок, и он упорно складывал ее уже в течение двух недель. Теперь он нашел еще два подходящих кусочка и присоединил их к уже имеющимся.

Вот сейчас уже пора идти. Он зашел в ванную, почистил зубы и прополоскал рот специальной жидкостью. Потом надел темную рубашку, белый пасторский воротничок, подошел к платяному шкафу и облачился в черную сутану. На верхней полке шкафа лежало не меньше дюжины коробок с паззлами, часть из которых даже еще не распечатана. Он поцеловал четки, наскоро сотворил молитву перед распятием, сунул в карман пакетик леденцов и покинул свою комнату. Над нагрудным карманом у него была укреплена пластинка, сообщающая, что он – отец Джон Ланкастер.

Он прошел по коридору, соединяющему жилое помещение приходского священника с административным крылом церкви, где располагался и его собственный кабинет. Отец Дэррил Стаффорд, брюнет лет сорока с небольшим, вышел из своего кабинета к питьевому фонтанчику.

– Привет, Джон. Почти вовремя, а?

– Почти. – Джон взглянул на наручные часы. Без двух три. – Боюсь, немного опаздываю.

– Ты? Опаздываешь? Быть того не может! – Стаффорд снял очки и протер линзы белым носовым платком. – Я получил почти окончательные цифры предварительного бюджета. Если хочешь познакомиться с ними завтра – мое время в твоем распоряжении.

– Отлично. Допустим, в девять ровно?

– Ровно в девять. Договорились. – Стаффорд вернул очки на законное место. У него были большие совиные умные глаза. – Слышал про вчерашнее происшествие?

– Слышал. И только. – Джон сделал пару шагов по направлению к следующей двери, чувствуя некоторое внутреннее напряжение перед принятием исповеди.

Но отец Стаффорд жаждал общения.

– Сегодня утром я разговаривал с Джеком. – Джек Клэйтон был сотрудником полиции, курировавшим тот район. – Он сказал, двое убиты и один ранен. Какой-то лунатик открыл стрельбу в одном из борделей и скрылся через заднюю дверь. И исчез. Впрочем, Джек сумел раздобыть довольно подробное описание этого человека. Одну копию он предоставил мне. Хочет, чтобы мы обратили внимание… – В глазах священника мелькнула хитринка. – В общем, имей в виду – мужчина с татуировкой, красные капли на щеке, как слезы.

– Хорошо хоть никого раздевать не придется ради такого, – откликнулся Джон, открыл дверь и поспешил в церковь.

– Полностью с тобой согласен, – крикнул в спину ему Стаффорд.

Колокольный звон возвестил о начале исповеди. Каблуки Джона звонко промокали по мраморному полу; он шел не поднимая головы, тем не менее смог заметить, что в зале находится несколько человек. Он вошел в конфессионал, закрыл дверцу и сел на скамью, покрытую красным бархатом. Потом отодвинул решетку, отделяющую его кабинку от соседней, положил в рот леденец и принялся ждать окончания колокольного звона. Затем снял с руки часы и положил на полочку перед собой, чтобы следить за временем. Исповедь заканчивается в четыре тридцать, в пять тридцать назначен деловой ужин с советом мэрии по проблемам бездомных в районе.

Как только отзвонили колокола, в соседней кабинке появился первый человек. Он опустился на колени, в решетчатом оконце показались тубы, усы и борода, и мужской голос с испанским акцентом произнес: