Синий мир (сборник)

— Нет, успокойтесь, я не ранен, но я зол... зол и не удовлетворен! Этот, как бы его назвать... Наполеон друидский — чрезвычайно неприятный субъект. Поверьте, только ваше присутствие помешало мне разорвать его на множество кусочков. Но... — окровавленные губы Джонатана скривились в подобии улыбки, — такое зрелище, когда соперника разрывают на куски, не самое подходящие для женских глаз. Не мог же я позволить себе...

Изумление Ильфейенн не поддавалось описанию:

— Соперника? Что вы имеете в виду?

— Не понимаю, что вас так удивило? Соперника, да, в отношении вас.

— О-о! — только и смогла произнести Ильфейенн, голос ее стал странно бесцветным. — О-о!

— Только не вздумайте говорить мне: «Я царственная и всемогущая жрица»!

Все с тем же удивлением Ильфейенн продолжала смотреть на Джонатана. Потом, спустя всего несколько мгновений, сказала:

— Я и не думала вам это говорить. Я думала не об этом. Маноолло ваш соперник? Я считала, что он никогда не был... вашим соперником.

— Послушайте, — оглядев себя со всех сторон, произнес Джонатан, — мне необходимо помыться, да и переодеться во что-нибудь тоже не помешает. Если хотите, можете сопровождать меня и дальше или...

— Нет, я останусь здесь. — Голос Ильфейенн все еще оставался бесцветным. — Я еще посижу, мне нужно подумать. Я хочу побыть одна.

9

Прошел тридцать один час. На корабле готовились к вылету. Пассажиры спешили вернуться на корабль, необходимо успеть вовремя, чтобы контролер успел поставить галочку.

Незаметно пролетело еще полчаса.

— Маноолло вернулся? — Ильфейенн спрашивает контролера с некоторым нетерпением. — Он на корабле?

— Нет, Боготворимая, — отвечает контролер. — Его еще нет, это точно.

Джонатан проводил Ильфейенн к телефону.

— Это госпиталь? — Голос Ильфейенн все еще сохраняет бесцветность и звучит с механическим оттенком. — Меня интересует некто Маноолло. Да, его доставили к вам вчера. Его уже выписали? Хорошо, но поторопитесь, его корабль готовится к вылету. А, вы уже идете в палату, хорошо. Большое спасибо!...

Она стояла и молча ждала. Наконец, когда прошло совсем немного времени, она вновь взяла и поднесла трубку к уху:

— Что? Повторите, что вы сказали! Нет!!! Этого не может быть...

— Что случилось?

— Он мертв! Его убили!..

Ильфейенн убедила капитана задержать вылет корабля до ее возвращения из госпиталя. Она почти бегом помчалась к подъемнику, ни на шаг не отставая от нее, следовал Джонатан.

Когда они оказались в госпитале, их встретила медсестра, представительница билендской расы. Белые волосы женщины были увязаны несколькими красивыми пучками. Она, сохраняя нейтрально-сочувствующее выражение лица, спросила, обращаясь к Ильфейенн:

— Если вы его жена, то прошу вас оказать любезность и сделать распоряжения насчет его тела.

— Нет, я не жена и меня совсем не интересует, что вы будете делать с телом, — нетерпеливо ответила Ильфейенн. — Меня интересует судьба свертка, который находился при нем, когда его доставили в госпиталь, где он?

— Но в этой палате нет свертка. Я припоминаю, да, при нем был какой-то сверток, но, увы, сейчас здесь нет никакого свертка.

Джонатан решил вмешаться.

— Так, хорошо, кто навещал больного?

В регистрационном журнале нашли запись о том, что последними посетителями у Маноолло были три Мейнга, но незнакомые имена не внесли никакой ясности. После непродолжительных усилий коридорный вспомнил, что когда один из посетителей, пожилой мужчина с жесткой армейской выправкой, вышел из палаты, то в руках у него действительно был сверток.

Последнее сообщение подкосило силы Ильфейенн, и она, совершенно обессиленная последними усилиями, с рыданиями упала на плечо Джонатана.

— Горшочек! Это был горшочек с растением!

Джонатан бережно подхватил ее, обнял и стал гладить темные волосы, стараясь хоть немного успокоить Ильфейенн.

— Горшочек! И вот теперь им завладели Мейнги! — Весь несчастный вид ее говорил о том, в какое горе ее повергло это известие.

— Простите меня за непонятливость и за излишнее любопытство, — наконец не выдержал Джонатан, — но я не понимаю, что такого особенного и важного в этом горшочке?

Ее заплаканные глаза смотрели на Джонатана очень внимательно, затем, видимо, решившись на что-то, она наконец ответила:

— Для нас это второе самое главное, самое важное во Вселенной живое существо! Это единственный живой побег с Дерева Жизни...

Они медленно возвращались на корабль по коридору, выложенному голубой плиткой.

— Похоже, я не только любопытен, но и глуп, — сказал Джонатан. — Для чего нужно через все преграды нести побег Дерева Жизни? Разумеется, для того...

Она кивнула:

— Я вам говорила: мы хотим установить союз с Балленкрайчем. Религиозный союз. Этот побег, Сын Дерева, был бы священным символом...

— И тогда, — подхватил Джонатан, — друиды оказались бы в тылу, взяли верх, и Балленкрайч превратился бы во второй Кайирилл. Пять биллионов убогих рабов, два миллиона пресыщенных друидов, одно Дерево. — Он внимательно и пытливо посмотрел на нее. — У вас на Кайирилл есть кто-нибудь, кто считает, что с вашей системой не все в порядке?

Она бросила на него негодующий взгляд: