Резким медным голосом он сказал Гордону:
— Я к вашим услугам.
Гордон встал.
— Хорошо, удалимся на полчаса и обсудим ваши намерения. — Он поднял ладонь в сторону Магнерру: — Вам будет предоставлена та же привилегия, успокойтесь. Поговорите с Хабальяттом о былых временах. Я знаю, что когда-то он занимал вашу позицию.
Архи-Товэрэч Гаменза дождался, когда Гордон спрыгнул с помоста и вышел из зала, а затем пошел следом, пропустив вперед архи-Товэрэча Омеретто Имполант. Маргарита небрежно помахала Джонатану ладошкой: «Увидимся позже». Она ушла в другую дверь.
Джонатан нашел скамью в углу и устало сел. Перед ним, словно позирующие модели, неподвижно стояли Мейнги. Ильфейенн — сама свежесть и утонченность. Мейнг же был не похож на самого себя, он стоял — непривычно усталый, опущенный и беспомощный. Аборигены Балленкрайча, одетые в дорогие, но безвкусные и чопорные наряды.
Подданные Гордона, непривычные к перебранкам и хитроумным изворотам, выглядели смущенно и встревоженно и о чем-то тихо перешептывались друг с другом, хмуро озирая гостей. Ильфейенн повернула голову, обведя зал взглядом. Она увидела Джонатана, помедлила, затем подошла, села рядом и надменно произнесла:
— Вы издеваетесь надо мной!
— Мне это неизвестно.
— Вы нашли человека, которого искали. Почему же вы теперь ничего не делаете?
— Я передумал, — пожал плечами Джонатан.
— Потому что желтоволосая женщина — Маргарита — находится здесь?
— Отчасти.
— Вы мне никогда о ней не говорили.
— Не думал, что вам это интересно.
Ильфейенн не сводила каменного взгляда с противоположной стены зала.
Джонатан заметил:
— А знаете, почему я передумал?
— Нет, не знаю, — она покачала головой.
— Из-за вас.
Ильфейенн живо повернула к нему лицо с горящими глазами:
— Так вы оказались здесь только из-за светловолосой женщины?
— Каждый мужчина раз в жизни может оказаться круглым простаком. Минимум один раз...
Это ее не успокоило.
— А сейчас, я полагаю, если я пошлю вас искать кого-нибудь, вы уже не пойдете? Значит, она для вас значит больше, чем я?
— О, Господи! — застонал Джонатан. — Прежде всего вы никогда не давали мне причин думать... О, дьявол!
— Вы разве не помните, я вам предлагала стать моим любовником.
Джонатан раздраженно посмотрел на нее.
— Мне бы хотелось...
Он вспомнил, что Кайирилл — не Земля, а Ильфейенн — не девушка из колледжа.
Ильфейенн засмеялась:
— Я вас очень хорошо понимаю, Джонатан. На Земле вы привыкли считать мужчин главными, а женщин — вспомогательными существами. Но не забудьте, Джонатан, вы еще кое в чем мне не признались. В том, что любите меня.
— Да, вы правы. Боюсь, что это так, — проворчал Джонатан.
— А вы не находите, что теперь самое время, попытайтесь.
Сделав отчаянную попытку, Джонатан с радостью обнаружил, что, невзирая на тысячу световых лет и полную противоположность культур, девушка — это девушка, будь то друид или студентка.
Гордон и архидруиды вернулись в зал.
На белом лице друида неподвижно застыл целый набор чувств.
Гордон обратился к Магнерру:
— Может быть, теперь вы окажете любезность и обменяетесь со мной несколькими словами?
Еле сдерживая гнев, Магнерру встал и отряхнул платье.
Затем вслед за Гордоном прошел во внутренний кабинет. Видимо, интимные беседы были ему не по вкусу.
Хабальятт сел рядом с Джонатаном. Ильфейенн неподвижно глядела в сторону. Хабальятт был встревожен, — желтые складки на подбородке бессильно свисали, веки опущены.
— Встряхнитесь, Хабальятт, — сказал Джонатан, — вы еще не мертвы.
Хабальятт покачал головой:
— Планы всей моей жизни разлетелись вдребезги...
Джонатан быстро взглянул на него. Было ли это уныние искренним, а вздохи — на самом деле печальными вздохами? Он осторожно спросил:
— Я еще не знаю вашей позитивной программы.
— Я — патриот, — пожал плечами Хабальятт, — я хочу видеть родину процветающей и богатой. Я пропитан культурой своего мира, — для меня нет причин желать жизни лучшей, и я хочу, чтобы эта культура простиралась дальше, поглощая культуры других миров, присоединяя хорошие достижения и подавляя плохие.
— Другими словами, — сказал Джонатан, — вы такой же ярый империалист, как и ваши военные приятели. Разве что методы у вас другие.
— Боюсь, что вы совершенно правы, — вздохнул Хабальятт. — Более того, я боюсь, что эра военного империализма отошла далеко в прошлое и сейчас возможен лишь культурный империализм. Одной планете не так-то просто победить и оккупировать другую. Она может ее опустошить, превратить в хлам, но отрицательные явления завоеваний непреодолимы. И еще я боюсь, что военные авантюры истощат Мейнгер, разрушат Балленкрайч и откроют дорогу религиозному империализму друидов.
— Можно подумать, что он чем-то хуже вашего культурного империализма? — загораясь, вскрикнула Ильфейенн.