– Привет, мамочка, – сказал я, приподнимая ее в воздух и чмокая в щечки. Весит она всего лишь фунтов девяносто и выглядит очень хрупкой, но когда я однажды не проделал этот ритуал, она едва не свихнулась. Она его ждала, а все посетители просто балдели, глядя на мое представление. Его ждали и повара, и все хорошенькие официантки, и даже хозяйка Суми в огненно-оранжевом кимоно.
Обычно я держу маму-сан в воздухе минуту или около того, прижимаю к себе немного и сыплю шуточками, пока все в ресторанчике не начинают хихикать, особенно сама мама-сан, потом опускаю ее на пол, а она громко говорит для всех, кто ее слышит, какой «сильный наса Бампа». Руки у меня сильные, хотя ноги уже не те, но она совсем легонькая, как бумажная кукла. Она всегда говорила "
– У нас для тебя есть хороший столик, Бампер, – сказала Суми с улыбкой, после которой почти забываешь о еде. Я начал по запаху различать всевозможные блюда: темпура, рисовое вино, терияки. Нос у меня чувствительный, и я могу улавливать индивидуальные запахи. В этом мире только
– Я, наверное, посижу сегодня в суши-баре, – сказал я Суми. Она однажды мне призналась, что ее настоящее имя – Глория. Люди ожидают, что у куколки-гейши будет японское имя, и Глории, американке в третьем поколении, пришлось подчиниться. Я согласен с ее логикой. Зачем разочаровывать людей?
В суши-баре оказалось еще двое мужчин, оба японцы. Работавший за стойкой Мако улыбнулся мне, но чуть-чуть хмуро – ему предстояло тяжелое испытание. Однажды он сказал Маме, что обслуживать одного Бампа – то же самое, что полный суши-бар японцев. Тут я ему ничем не могу помочь, слишком уж я люблю эти нежные маленькие рисовые шарики, вылепленные вручную и обернутые полосками розовой лососины или кусочками осьминога, абалоны, тунца или креветок. Люблю и маленькие, запрятанные внутри карманчики с хреном, что захватывают тебя врасплох и вышибают из глаз слезы. Люблю и чашечки с супом, с соевыми бобами и водорослями, особенно когда пьешь его прямо из чашечки, по-японски. Я проглатывал все быстрее, чем Мако успевал выкладывать, и, наверное, смотрелся в суши-баре, как дикий бык. Как бы я ни старался взять себя в руки и воспользоваться японской самодисциплиной, ничего не получалось – я продолжал забрасывать в рот шарики и опустошать маленькие тарелочки быстрее, чем ухмыляющийся и вспотевший Мако успевал их наполнять. Я знал, что так не полагается вести себя в суши-баре отличного ресторана, что это место для гурманов, для утонченных ценителей японской кухни, а я атаковал его, как синяя саранча, но – бог свидетель! – есть суши равносильно пребыванию в раю. Более того, я стану буддистом, если небеса окажутся суши-баром.
Было только одно, что не позволяло мне слишком низко пасть в глазах японцев, – я управлялся с палочками для еды с ловкостью японца. Начал я этому учиться в Японии сразу после войны, а потом двадцать лет ходил в «Куколку гейшу» и все другие рестораны Джи-тауна, так что ничего удивительного здесь нет. Даже когда на мне не было формы, им достаточно было взглянуть, как я пощелкиваю этими палочками, чтобы сразу понять, что я не случайный турист. Иногда, впрочем, когда можно не задумываться над подобными вещами, я ем просто руками. Палочками получается все же медленнее.