Синий рыцарь

Я называл Круца своим старым соседом, потому что когда мы двадцать лет назад закончили академию полиции, я перебрался в этот большой дом вместе с ним и Сокорро. Долорес тогда была еще грудной, а Эстебан только учился ходить. Больше года я жил у них в комнате наверху и помогал им оплачивать счет за жилье, пока мы не расплатились за свою форму и оружие и оба финансово окрепли. Неплохой это был год, и я до сих пор не могу забыть стряпню Сокорро. Она всегда говорила, что лучше станет готовить для мужчины вроде меня, способного оценить ее талант, чем для маленького худенького Круца, который ел мало и не ценил хорошую еду. Сокорро тогда была стройной, хотя и родила уже двоих, говорила с сильным испанским акцентом уроженки Эль-Пасо, почти таким же, как у коренных мексиканцев. Наверное, они жили очень хорошо до того самого времени, когда Эстебан настоял на своем и завербовался в армию, а потом погиб через два года. После этого они изменились, и никогда уже не станут прежними Круцем и Сокорро.

– Как себя чувствуешь, oso? – спросил Круц, когда я поднимался на крыльцо по цементным ступенькам. Я улыбнулся, потому что Сокорро первой начала звать меня «oso» еще в те дни, и даже теперь кое-кто из полицейских кличет меня «медведь».

– Ты не ранен, Бампер? – спросил Круц. – Слыхал, что парни на демонстрации дали тебе сегодня прикурить.

– Я в порядке, – ответил я. – А что ты слышал?

– Только то, что они тебя немного поприжали. Hijo la... Ну почему человеку в твоем возрасте обязательно надо в подобное ввязываться? Почему ты меня не послушал и просто не ездил по радиовызовам? Предоставил бы молодым с ними справляться. Так нет, полез выполнять собачью работу.

– А я как раз и приехал по вызову. С этого все и началось. Видишь, что получается, когда я держу чертово радио включенным.

– Ладно, заходи, старый упрямец, – ухмыльнулся Круц, придерживая открытой дверь с застекленной рамой. Где вы еще увидите в наши дни такую дверь? Это старый дом, но хорошо сохранившийся. Мне нравится в нем бывать. Мы с Круцем когда-то надраили наждаком все деревянное в гостиной, даже пол из твердого дерева, и с тех пор там все, как новенькое.

– Что у нас сегодня на обед? – спросил Круц, зачесывая назад свои густые, тронутые сединой черные волосы.

– Подожди-ка, – я принюхался к запахам из кухни, потом пару раз глубоко втянул в себя воздух и шумно выдохнул. Конечно, я ничего точно не мог сказать, потому что чиле и лук забивали все остальное, но я кое-что прикинул и притворился, будто знаю.

– Chile relleno, carnitas и cilantro с луком. И... подожди немного... энчилады и гуакамоле.

– Сдаюсь, – покачал головой Круц. – Осталось назвать только рис и бобы.

– Черт подери, Круц, arroz у frijoles, уж это само собой.

– Нюх, как у зверя.

– Сьюки на кухне?

– Да, а дети во дворе, но не все.

Я прошел через большую, строго обставленную столовую, в кухню и увидел Сокорро. Она стояла спиной ко мне и выкладывала рис огромной деревянной ложкой в две стоящие на столике миски. Конечно, она немного изменилась за двадцать лет и после девяти родов, но волосы у нее остались такие же длинные, черные и блестящие, как и раньше. Хотя она и прибавила фунтов двадцать, но все еще оставалась сильной и симпатичной женщиной с самыми белыми зубами, какие мне доводилось видеть. Я подкрался сзади и ткнул ее пальцами в ребра.

– Ай! – воскликнула она, роняя ложку. – Бампер!

Я крепко обнял ее со спины, а Круц хмыкнул и сказал:

– Ты его не удивишь, он все унюхал еще возле двери и знает, что ты ему приготовила.

– Тогда он не человек, – улыбнулась она, – у людей таких носов не бывает.

– Вот и я ему сказал то же самое, – сказал Круц.

– Садись, Бампер, – Сокорро махнула в сторону кухонного стола, который, хоть и был большим и старым, казался в огромной кухне затерянным. Но я видывал эту кухню забитой до отказа на следующий день после рождества, когда дети были еще маленькие, и я привозил им игрушки.

– Пива, Бампер? – спросил Круц и открыл две холодненьких бутылки, не дожидаясь моего ответа. Нам обоим до сих пор нравилось пить его из горлышка, и я опорожнил свою бутылку, не отрывая ее от губ. Круц, хорошо зная мои привычки, откупорил еще одну.

– Круц рассказал мне все новости, Бампер. Я была так рада об этом узнать, – сказала Сокорро, нарезая ломтиками луковицу. Глаза у нее блестели от слез.

– О том, что ты увольняешься и уезжаешь с Кэсси, когда она освободится, – пояснил Круц.

– Вот и хорошо, Бампер. Какой смысл здесь болтаться, когда Кэсси уедет. Я так на этот счет волновалась.

– Сьюки боялась, что твоя puta совратит тебя и отнимет у Кэсси, если Кэсси будет в Сан-Франциско, а ты останешься здесь.

– Puta?

– Твой участок, – пояснил Круц, глотнув пива. – Сокорро всегда называла его «puta Бампера».

– Cuidao! – сказала Сокорро Круцу. – Дети же прямо под окнами. – Я слышал, как они смеялись, потом Начо что-то прокричал, и девочки взвизгнули.

– Раз уж ты уезжаешь, мы теперь можем о ней говорить, верно, Бампер? – засмеялся Круц. – Твой участок – это puta, что совращала тебя все эти годы.