Синий рыцарь

– Во время учебного года я живу одна, Бампер. Надия живет в общежитии Южнокалифорнийского университета, она на первом курсе. А Далал в пансионе при монастыре Рамона. Она будет в следующем году поступать в колледж.

– Монастырь Рамона? А я думал, что ты мусульманка.

– Я никто.

Мы вошли в квартиру, и Лейла провела меня мимо мягкой кушетки, на которой наверняка неплохо бы спалось, и усадила на кухонный стул с прямой спинкой, сняв перед этим мой спортивный пиджак и повесив его в шкаф.

– Ты носишь оружие даже после дежурства? – спросила она, когда молола кофе.

– Да, – ответил я, целую минуту не понимая, о чем она спрашивает, настолько я привык к своему револьверу. – Моя работа сделала из меня труса. – В этом городе я никогда не выхожу без него на улицу, разве что в бар Гарри или куда-нибудь недалеко от дома.

– Если бы я увидела все то, что довелось видеть тебе, может, и я бы боялась выходить на улицу без оружия, – пожала она плечами.

Я так и не заметил, что снова задремал, и очнулся лишь после того, как Лейла меня растолкала. Прямо передо мной она держала блюдце с крошечной чашечкой черного и густого кофе по-турецки. Я с удовольствием вдохнул аромат кофе и снова ощутил прикосновение ее прохладной ладони. Ее широкий рот улыбнулся.

– Может, тебя напоить с ложечки, пока не протрезвеешь?

– Да я в порядке, – отозвался я, растирая ладонями лицо и голову.

Я как можно быстрее выпил кофе, хоть он был обжигающий. Она наполнила мне еще одну чашку, но я извинился, зашел в туалет, отлил, умылся холодной водой и причесался. Вернувшись, я все еще был пьян, но по крайней мере перестал вести себя как зомби.

Должно быть, Лейле показалось, что я в достаточно хорошей форме.

– Позволь мне включить музыку, Бампер, потом мы поговорим.

– Ладно. – Я прикончил вторую чашечку почти так же быстро, как первую, и налил себе третью.

Мягкий голос арабской певицы на секунду заполнил всю комнату, потом Лейла убавила громкость. Это был плачущий заунывный звук, временами почти переходящий в плач, но он добирался до самой души, по крайней мере, так было со мной, и всегда вызывал в воображении храмы в Карнаке и Гизе, улицы Дамаска и еще одну картину. Однажды я видел бедуина, стоявшего на утесе из розового гранита под слепящими лучами солнца и смотревшего на Долину Царей. По его лицу я понял, что хоть он наверняка и неграмотный, но историю знает лучше, чем я когда-либо буду ее знать, и я пообещал себе, что, став стариком, приеду сюда умирать. Правда, если я станустариком.

– Я все еще люблю старинную музыку, – улыбнулась Лейла, кивнув в сторону стерео. – Большинству людей она не нравится. Если хочешь, я могу включить что-нибудь другое.

– Не надо, не трогай, – ответил я. Лейла посмотрела мне в глаза и, кажется, обрадовалась.

– Мне нужна твоя помощь, Бампер.

– Ладно, какая?

– Я хочу, чтобы ты поговорил обо мне с моим инспектором.

– Так на тебе висит испытательный срок? За что?

– За проституцию. Голливудские детективы в штатском сцапали нас троих в январе. Меня признали виновной и приговорили к испытательному сроку.

– Так о чем же мне надо поговорить?

– Я получила не суммарный испытательный срок, как обещал мой вшивый тысячедолларовый адвокат. Мне достался паршивый судья, и теперь мне два года придется регулярно отмечаться у инспекторши. Мне хочется кое-куда уехать, а для этого требуется разрешение.

– Куда собираешься?

– Туда, где можно родить. Мне хочется куда-нибудь уехать, родить ребенка, оформить его на себя и вернуться.

Я подумал: «Почему я? Почему, черт возьми, я?»

– Бампер, для этого нужен именно ты. Я не хочу, чтобы мои сестры что-либо знали. Ничего, слышишь? Они хотят лишь помогать растить ребенка, и бог свидетель, в этом грязном мире вырастить ребенка достаточно трудно. У меня есть план, и все мое чертово племя лишь тебя одного выслушает, не задавая вопросов. Они тебе полностью верят. Я хочу, чтобы ты сказал Яссеру, Ахмеду и всем остальным, что, по-твоему, мне не следует зарабатывать на жизнь танцами, что у тебя есть друг в Нью-Орлеане, который может предложить мне хорошо оплачиваемую конторскую работу. А потом чтоб повторил то же самое моей инспекторше и убедил ее в том, что это правда. Затем я исчезну на семь или восемь месяцев, вернусь и скажу всем, что мне не понравилась работа или еще что-нибудь. Они, конечно, все разъярятся, но дело будет сделано.

– Так куда, черт возьми, ты собираешься ехать?

– Да какая разница? – пожала она плечами. – В любое место, где можно родить ребенка и вырастить его. В Нью-Орлеан. Куда угодно.

– И ты не собираешься вступить в общество крючников, верно?

– Сделать аборт? – засмеялась она. – Нет. Я считаю, раз ты сделала ошибку, то надо иметь мужество пройти ее последствия до конца. Я не стану прятать ребенка в мусорном баке. Я выросла как арабская женщина, и я не изменюсь.

– Деньги у тебя есть?