Синий треугольник

Не хотелось мне дипломатничать. И лень было, и… горьковато стало.

— А вот так… Разные мы оказались. Я хотел, чтобы у нас был ребятенок, а она желала светской жизни. И сделала аборт… небось, знаешь, что это такое…

Он только хмыкнул. Конечно, современный ребенок…

— И ты ее прогнал?

— Просто расстались. Причем не сразу и по-мирному… Не мог я дальше…

— Потому что она будто предала… да? — понимающе сказал он.

Вот уж не думал, что когда-нибудь стану обсуждать эти проблемы с десятилетним сорванцом. Но чего только не случается, если в Синем Треугольнике узлами перетянуты пространства и события… Или Заяц уже отпер ящик и развязал узлы? От него всего можно ждать…

Я сказал честно (и даже в горле щекотнуло):

— Понимаешь, я ждал: будет, мол, мальчонка или девчурка… а вместо этого…

Помолчали мы, и под мирным солнцем горькие мысли снова быстро исчезли. Но не совсем. Потому что Ерошка спросил:

— А ты хотел, чтобы кто был: он или она?

— Я… да лучше, чтобы сразу оба. Так ведь случается иногда.

— Но хлопот-то сколько… — серьезно заметил Ерошка. Словно речь шла о реальных планах.

— Ну и пусть, — так же серьезно отозвался я.

— Тогда что… тогда уже пойдем, наверно? — Ерошка легко вскочил. Поднял из травы и накинул на себя кофту.

Мне еще не хотелось уходить. Но Ерошка… может, он спешит куда-то? В самом деле, сколько он может нянчиться со мной!

Перед уходом я попрощался глазами с церковью. Теперь она была с целым, покрытым зеленой краской куполом, с большим крестом из тонкого золоченого кружева. Неподалеку от нее стояла новая, тоже белая колокольня.

8

Обратная дорога показалась более короткой и легкой. Хотя на пути опять попадались тележки с панелями и хмурыми возчиками.

— Ерошка, а почему они снова едут навстречу? С грузом!

— Наверно, потому, что туннель кольцевой, — не очень-то понятно откликнулся он.

От пристани мы решили идти верхними улицами — хватит прибрежной экзотики. На мостках рядом с дебаркадером помыли ноги, я наконец обулся, и мы двинулись по лестнице, что вела вверх от дощатого речного вокзала. Лестница была извилистая, скрипучая. Время от времени она прерывалась площадками с некрашеными перилами и скамейками. На полпути мы присели отдохнуть. Ерошка сел боком к перилам, положил подбородок на занозистый брус. Стал смотреть куда-то за реку. Его плечо остро торчало под пыльным обвисшим трикотажем.

— Замучился ты со мной, — нерешительно сказал я. Он шевельнул плечом:

— Да нет, все о'кей… — Это молодецкое «все о'кей» прозвучало у него как-то не по-настоящему. Потом Ерошка встряхнулся, начал машинально приглаживать облизанной ладошкой растрепанную прическу. Посмотрел на меня, рассмеялся, разлохматил себя снова. Но мне показалось, что за смехом его — какое-то беспокойство.

— Тебе небось домой пора. Наверно, уже волнуются: куда ты девался…

— Кто волнуется? — бесцветным голосом отозвался он.

— Ну, кто… не знаю… — (Может, он сирота?) — Или дядя Альберт тебя одного дома оставил, когда уехал?

Ерошка поставил пятки на скамью. Обнял колени, уткнулся в них подбородком. В таком положении развернулся ко мне лицом. Серо-зеленые глаза стали очень темными. Даже тени появились под ними.

— Какой дядя Альберт? — с усталым вздохом сказал Ерошка.

— То есть… как какой…

Он выговорил, глядя в упор:

— Ну, неужели ты не понял до сих пор? Никакого дяди Альберта нет.

Холодок прошел у меня под рубашкой. Потому что я сразу поверил, понял: никакого Альберта нет. И не было. Пространство как бы перелистнуло прозрачную страницу, слегка изменив свою структуру.

Однако, все еще цепляясь за прежнюю реальность, я попытался спорить:

— А как же дом, у которого мы были? Крыльцо… Они чьи?

— Понятия не имею… — искренне сказал Ерошка. И сильно пожал плечами. Потом левой рукой взялся за оттопыренный мизинец на ноге, стал шевелить его и внимательно разглядывать.

— Послушай, а… сарай? Мой чемодан там…

— Нашел о чем думать… — бормотнул он.

«Но у меня же там рубашка чистая, носки, бритва. Я не могу ходить обормотом, как ты! И вообще, что все это значит…» — запрыгали в голове заготовки правильных фраз. Вместо этого я тихо спросил:

— Тогда объясни: зачем ты пришел на вокзал? Он оставил в покое мизинец. Глянул исподлобья.

— А ты… так ничего и не понял?

Глаза были все те же — темные, с тенью под нижними веками. Но вроде бы мелькнули в зрачках желтые искорки. И я спросил, приблизив к нему лицо:

— Ерошка, ты кто?

Он сбросил пятки со скамьи. Отвалился спиной к перилам, раскинул по ним руки. Стал совсем другим Ерошкой — спокойно-озорным, без всякой печали.

— Посмотри как следует! Разве не видишь? Я — это ты.

Вопреки всякой логике его неожиданное озорство передалось и мне. Будто самое главное было теперь — победить в веселом споре.

— Ничего похожего! Вот ни настолько! — Про оттопыренный мизинец я помнил, но осторожно умолчал.

— Конечно! — обрадованно согласился он. — Потому что я состою как раз из того, чего у тебя никогда не было. Оно в тебя не влезло, когда тебя делали, и осталось, как лишние детали. И пошло на меня.

Я не сдержал ехидства:

— Боюсь, что это не лучшие детали…