Синий треугольник

У меня жила макака —
Очень вредная была.
Я разок ей дал тума`ка,
И тогда она ушла.
Насовсем…

Хоть была она вреднюга,
Но меня печаль грызет.
А она живет на юге
И обратно не придет.
Никогда…

Иногда меня заплакать
Даже тянет по ночам —
Так мне жаль мою макаку,
Что я стукнул сгоряча
Кулаком…

Он попыхтел, словно закончил тяжкую работу. И буркнул:

— Ну вот… все…

— М-м… у тебя несомненный литературный дар, — сказал я почти честно.

Он хихикнул — знакомо так, «по-ерошечьи»:

— Есть в кого…

— Это в кого же?

— Мало ли… А тебе понравилось?

— Да… Ощущается в твоих виршах этакая… драматическая струна…

Ерошка вдруг развеселился:

— Чего-чего? Это же дурацкие стихи! Шуточные! А ты думал, в них душевное страдание? Ха!..

Я хотел сгрести его за кофту и дать тумака. Или поступить как с Мотей. Но этот «Кикимора» отскочил и заприплясывал в трех шагах.

— Иди сюда, пиит недозрелый! А то хуже будет! — зверски сказал я.

Он, танцуя, вытянул руку:

— Смотри! Вон столовая.

Мы подошли. Дверь была распахнута, но поперек прохода висел шнурок с табличкой «Обед».

— Кому обед, а кому шиш без масла, — резюмировал я. Впрочем, без большой досады. Запах, доносившийся из полутемного помещения, не повышал аппетита: кислая капуста и вчерашняя вермишель.

Ерошка примирительно взял меня за рукав.

— Дядя Слава, да ну ее, столовую. Пойдем на Катерную пристань. Там есть один человек, мой знакомый. Он в это время всегда варит обед. Хватит на всех…

— Что за человек? — спросил я без удовольствия.

— Ну, заведующий пристанью, дядя Жора. Он с дядей Альбертом учился в одном классе…

— Слушай! Но ты же знаешь, что никакого дяди Альберта нет! И не было…

Ерошка опять весело отодвинулся.

— Дяди Альберта нет, а дядя Жора есть.

— С тобой не заскучаешь, — только и сказал я.

— Ага… — выдохнул Ерошка, но уже без прежней веселости.

…Мы прошагали через новые многоэтажные кварталы, которые были мне совсем незнакомы. И снова оказались на берегу — неподалеку от похожего на крепость монастыря. Здесь берег был особенно высок. И он спускался к воде не просто крутыми откосами, как помнилось мне с малых лет. Теперь откосы эти перебивались длинными террасами, по которым тянулись одноэтажные улочки с тесовыми крышами, с рябиной и сиренью в палисадниках. Вот удивительно: улицы старые, с кривыми домишками явно довоенной постройки, а я их не помню…

Да, но как же не помню, если знаю, что верхняя называется Тополиный Скат, средняя — Лесосплавщиков, а нижняя — Лодочная!

Я тряхнул головой. Пространство охотно перелистнуло еще один прозрачный слой, и то, что было странным, стало обычным (только Малогда ли это или уже нечто другое?).

Когда-то на Лодочной, в кривом и приземистом доме с мезонином, обитала пожилая дама, которую звали Нина Адольфовна Кирхгоф. (И кто-то еще там обитал, но я не помню.) Нина Адольфовна была давняя знакомая моего отчима. По его поручению, а также и по своему интересу, я регулярно ходил к ней за книгами. У Нины Адольфовны была большая библиотека из книг, сохранившихся еще с «до революции». Для отчима я выбирал тяжелые тома Сенкевича (Артур Сергеич любил исторические романы), а для себя — Майна Рида и Стивенсона с индейцами и пузатыми парусниками на пестрых, с позолотой, обложках.

Я брал увесистый клеенчатый портфель с прочитанными книгами, чтобы обменять их на другие, брал крючок-каталку из толстой проволоки и обруч от бочонка и отправлялся в путешествие.

Лодочная улица мне нравилась. На ней было много домиков с причудливыми крылечками, хитрыми чердачными надстройками и овальными «венецианскими» окошками. У заборов подымались джунгли уличных трав с пушистыми головками и желтыми соцветиями. С одной стороны громоздились на круче, над домами и заборами, сарайчики, баньки и голубятни. С другой убегали к реке — с ее плотами, буксирами икатерами — береговые откосы. Они, как пыльно-зеленой шубой, укрыты были бурьяном, крапивой, полынью…

Однако путешествие всегда было связано с риском. Послушный каталке обруч беззаботно прыгал передо мной по упругим доскам тротуара, но портфель предупреждающе чиркал по ноге жесткой чешуей потрескавшейся клеенки: не зевай, гляди по сторонам.

Потому что в любую минуту могла появиться компания, которой командовал некий Стаська Язвицкий.