Синий Цвет вечности

— Садитесь, капитан, садитесь! Прочтите тоже!.. — и протянул ему.

Столыпин сперва увидел подпись («Лекарь, титулярный советник Барклай-де-Толли»), а потом впустил в себя всё остальное…

«При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящом пробила правое и левое легкое, подымаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча, от которой раны поручик Лермонтов мгновенно на месте поединка помер».

— Прочли? Хорошо стреляют господа офицеры войск Кавказской линии — по своим! и находяся в тылу и вдали противника. Что бы им проявлять эти качества в походах? Зря вы не поехали с ним в Темир-Хан-Шуру! — добавил он, протянул руку и забрал у Монго листок.

— Я задал бы вам вопросы. Но вы ж все равно не ответите? Вы поколение такое!..

— Смотря какие вопросы! — помолчав, сказал Столыпин.

— Я бы хотел знать по-настоящему, что произошло.

— В том и секрет, что ничего настоящего не произошло, — сказал Столыпин. — Но, может, мне кажется!..

Что он мог объяснить? Ничего не мог!

— Хотите взглянуть на это? — и Траскин подвинул к нему еще одну бумагу.

Писалась она наспех и явно в неудобной позе. Или в ситуации не совсем удобной. Почерк крупный — и всё вкривь и вкось. Столыпин не сразу вник.

«Для облегчения моей преступной скорбящей души позвольте мне проститься с телом моего лучшего друга и товарища!»

Столыпин сперва увидел про «моего лучшего друга и товарища», а потом сверху красным карандашом: «Не разрешаю!»

Он узнал почерк Траскина. А там уж догадался, что неразборчивая подпись — Мартынова.

— Я воспретил. Не возражаете? — спросил Траскин.

— Нет.

— Мне ваш Мартынов всегда казался странным! Что Лермонтов так раздразнил его?

— Нет. Просто шутил. Шутки бывают болезненны. А в армии — кто не шутит?

— Тоже правда. Всё равно — странный эпизод, странный тип. Простите! Болезненное нечто в нем, но всё равно… может, суд объяснит? Покуда… Кроме вас… Вы как ближайший человек к нему останетесь отвечать на вопросы, уж придется!.. Еще кроме Дорохова, наверное, и майора Пушкина… все офицеры, которые не в госпитале, завтра разъедутся по полкам. Я эту вольницу закрываю.

— У вас есть какие-нибудь вопросы ко мне? Похороны сегодня?

— Вот… с похоронами! Протоиерей Александровский, отец Павел, отказывается хоронить по обряду.

— Что за новость? С каких пор?..

— Боится церковного начальства. Говорит, что покойный был самоубийца.

— Покойный был солдат, а не самоубийца!

— Я так и говорил!..

— Тогда каждый, кто надел это (одернул свой мундир), — самоубийца!

— Я и это говорил!..

— Скажите отцу Александровскому, что в Петербурге, несколько лет тому, отпевание камер-юнкера Пушкина, погибшего так же в дуэли, шло в Конюшенной церкви императорского двора, и при сем присутствовали послы иностранных держав и даже иные представители правящего дома… Этого недостаточно? Ладно! У меня сейчас будут плац-майор Унтилов и жандармского корпуса подполковник Кушинников — они священнику разобъяснят! Чушь какая!

— Еще что-нибудь? У меня тут был господин Пожогин-Отрошкевич. Говорит, что он прямой родственник Лермонтова, двоюродный брат по отцу. И, стало быть, является наследником имущества, которое здесь.

— Выискался? Я и не знал, что он здесь! Брат его тоже не знал. Они не общались последнее время. Но… Все имущество покойного было от бабки его Арсеньевой, он был единственный наследник ее. А теперь она, само собой, наследует ему. Соответственно, мной и будет в свой чаc ей все передано. Могу дать расписку.

— Уже делят наследство! Быстро! — он покачал головой. — «—А если будете убиты?.. — Наследники отыщутся сами».

Траскин, видно, узнал текст «Героя нашего времени» и проговорил:

— А что там могло остаться у него? Он ведь был «странствующим офицером, да еще с подорожной по казенной надобности». Так, кажется, было в романе вашего друга?

Монго улыбнулся. Честно говоря, он даже загордился немного. Траскин — и тот читал роман Миши и шпарит цитаты!

— Жаль!..

Это «жаль» относилось уже сразу ко всему.

При выходе, остановившись в дверях, он обернулся к Траскину:

— Я бы посоветовал только… меня не послушают, конечно!.. Вместо всех наказаний и даже содержания в крепости… предложить отставному майору Мартынову лично сообщить о случившемся бабке покойного. А так это делать придется мне!

И вышел.

<……………………………………………………………………………….>