Хотел уже уходить Тэк-ики, как вдруг подумал: «А если убрать всех убитых, помыть дом — на обратном пути будет где остановиться и отдохнуть: ведь дом лучше, чем чум. И другим охотникам будет хорошо!» И как подумал, так и сделал. Прибрал, помыл — все засверкало. И сил стало так много, словно отдохнул в родном доме, пахнувшем янтарными каплями смолы.
И сказал Тэк-ики громче грома, чтобы слыхали все деревья, чтоб несли звуки все ветры во все стороны и во все века:
— Когда настанет доброе время, когда родится счастливый человеческий век, там, где Менкв-людоед уронил печень, там, где отыр Тэк-ики набирал силу, пусть будет место отдыха людей, пусть будет там дом доставать до туч, пусть люди видят хорошие сны и набирают силы для большой дороги!
Сказал и поехал дальше за невесткой. Долго ли ехал, коротко ли ехал — перед ним выше туч засверкали волосы Нер-ойки — старика Урала. Как проедешь мимо, как не зайдешь в небесный город, коль в нем живет друг людей — Нер-ойка!
Город со звездами на крышах, с острыми башнями, над которыми вьются разноцветные пылающие платки дочерей Нер-ойки[36]
. Хозяин угостил Тэк-ики мороженой крылатой рыбой — хариусом и горячим чаем, пахнущим морошкой. И сказал Нер-ойка:— Биться-воевать за родного человека надо. Только не разрушайте жилища. Разрушать жилище — как дунуть на мыльный пузырь; построить — как вырастить кедр. Воюйте, но мой каменный город не разрушайте! А еще лучше, — наказывал Нер-ойка, — воевать умом, а не силой. Поедешь ты сейчас, спустишься с моих плеч — увидишь широкий плес реки и длинный мыс с деревьями, чуть касающимися белых облаков. За мысом — город. В нем живут саран. У них и твоя невестка. Ты до города не езди на оленях. Оставь оленей над обрывом у мыса. Это тебе пригодится.
Так и сделал Тэк-ики. Не поехал на оленях в город. Привязал своих рогатых помощников над обрывом в густом ельнике. Пошел в город пешком.
Вошел он в дом невестки. Она выходит из-за шелкового полога, обнимаются-целуются.
— Зря ты пришел один, — говорит она. — Тебя убьют.
Входят две женщины в платках, повязанных вокруг головы. Говорят долго-долго на непонятном языке. Потом выходят, приходят снова, и опять говорят, и не смотрят на Тэк-ики. В третий раз вышли. Собралась выходить и невестка.
— Тебя хотят убить дымом. Дом подожжен. Будет тяжело — иди в мой полог. За пологом доска — открой и там спасешься, — сказала шепотом невестка.
Только-только вышла она, как уже душно стало от дыма. Дым щекотал ноздри, из глаз бежали ручьи. Душно стало. Пошел Тэк-ики за полог невестки, открыл доску, свалился в какую-то яму в рост человека и побежал. Долго ли колола темнота его глаза, коротко ли колола глаза темнота — наконец показался свет. Тэк-ики отпрянул от него, подумал: «А может, враги стреляют яркими лучами». Посмотрел — нет никого. Впереди тот самый обрыв. Над обрывом — ельник, в ельнике — олени, у оленей уже стоит невестка.
Сели они в нарту, поехали на другую сторону реки. Напротив города Тэк-ики остановился и закричал:
— Из вашей ловушки, приготовленной для меня, я ушел; а как вы уйдете из моей ловушки, которую я придумаю для вас?
Сказал, и застучали копыта, заиграла вьюга — так полетели нарты, помчались к дому родному олени.
Мчались они той же дорогой через горы, болота, леса… Много раз солнце раскрывало глаза и сияло над деревьями. Устали, наверно, плясать луна и звезды на ветвистых рогах — так долго летели олени… уже тонкой ниточкой только что народившегося месяца стали глаза Тэк-ики — так долго он не спал.
И не долетели бы олени до родного дома, и не родила бы больше невестка сыновей-богатырей, и не было бы на свете манси, если бы не тот дом, который вымыл Тэк-ики на пути вперед, если бы не подумал он тогда о будущем. В том доме они отдыхали семь ночей и дней, и сила пришла в тело, и разум просветлел, и душа снова приготовилась к битвам.
И сказал тогда опять Тэк-ики громче грома, чтобы слыхали все деревья, чтоб ветры несли пророческие звуки во все стороны и во все века:
— Когда настанет доброе время, когда родится счастливый человеческий век, там, где Менквы уронили печень, где отыр Тэк-ики набирал силу, пусть будет место отдыха людей, пусть стоит дом вышиной до туч, пусть люди видят хорошие сны и набирают силы-разума для большой дороги!..
Доброе время настало, счастливый человеческий век родился: теперь я еду не за невесткой, которая должна родить богатырей, а чтоб из двух тысяч оленей на щедрых плечах Нер-ойки стало три тысячи рогатых. И нет ни у кого сабель, и злобы нет ни у ко го. Лучшие друзья мои — саран. Их стада сзади нас идут. Мы кочуем по одной дороге… Доброе время настало, счастливый век пришел: в дружбе живут все народы.
…А дом дружбы, дом отдыха оленеводов на этой дороге будет. Хорошая мечта сбывается.
А было время — здесь сверкали не рога тучных оленей, а сабли. И ходила по ней злоба и вражда. Манси и ханты воевали с соседями — коми и ненцами. Кровь лилась. Страшно!.. Но все это было, было, было.
Это я знаю по легендам, которые таит каждое священное место, каждое кладбище, каждый камень, каждое дерево…