Синий ветер каслания

Всякое бывало на охоте. Иногда не везло. Ильля-Аки бросал стрелы — глухари спокойно поднимались в небо. Метал копье — зверь ускользал. Даже бескрылая белка и та приплясывала на ветке после очередного неудачного выстрела Ильля-Аки. Он останавливается наконец, задумывается, старается догадаться: за что его мучают так, что сделал не по-человечески, кому от него что нужно?.. И, не теряя времени, старается отделаться от внимания злых духов, кинув под дерево монету серебряную, посыпав табачку, повесив на ветку шкурку белки. Бывало так, что ничего у него с собой уже не было. Тогда Ильля-Аки бросал под дерево свой последний охотничий нож… Зато после этого, чуть поругав назойливых духов, чувствовал себя независимым и благоразумным. Пропадала забота. Снова появлялись спокойствие, уверенность. Охота после этого действительно была почти всегда удачной. В такие минуты Ильля-Аки запевал песню, восхвалял свою стрелу и лук, и доброго духа, который подарил ему ценного зверька и весь этот чудесный лес, с его священными лиственницами, кедрами, березами, елями, в которых нередко живут души умерших богов, людей, всю эту щедрую тайгу, населенную духами в виде соболей, белок, куниц, орлов, бобров, медведей, лосей, оленей, выдр… Он пел о небе, где живут высшие боги, пел о земле, где рядом с настоящими людьми уживаются твари, пел о воде, как о вечно льющейся, неиссякаемой жизни, пел о мироздании, в котором все одухотворено, где все вечно, переходящее из одного состояния в другое, о слабом человеке, песчинке в этом огромном и сложном мире… Сереже было страшно. Он тоже себя чувствовал частицей этого мира. И его детская душа была соткана из этих ощущений, из картин то дикой, то пугающей, то прекрасной природы…

И когда он рубил кедр — священное дерево манси, — некоторые ощущения детства вновь ожили в нем. Но он рубил, понимая уже кое-что. Ведь окончил среднюю школу. Аттестат зрелости в руках. Было нелегко. Но он рубил просеку. Для него эта просека была не только визиркой, по которой его товарищи, геодезисты-топографы, с теодолитом будут измерять местность, чтобы нанести все на карту. С каждой щепкой, может быть, отлетали языческие представления, навеянные таежным детством. Прорубив по намеченной линии до болотца или другой открытой местности, он обычно отходил назад и любовался прямым и стройным просветом в дремучей тайге, который сотворил своими руками. Созерцая этот зеленый просвет, он думал о жизни, о своей дороге в ней. Эта просека представлялась ему то первой тропинкой к своей мечте, то дальней дорогой к разгадке тайн земли, ее невидимых сокровищ.

5

Сергей как сейчас помнил тот день, когда он сидел с новыми людьми у костра.

Плясало пламя, летели искры. В темном осеннем небе золотыми оленями бродили звезды. С таежной речки — вечной говоруньи — несло сыростью и прохладой. А от костра — большого и яркого — веяло теплом и запахом вареного глухаря. Совсем как на охоте. Но не о глухаре и соболе говорили у костра.

— И что занесло вас в эту дыру? Никак не пойму, что вы ищете?! — говорил человек с рябым лицом, со шрамом на щеке, с удовольствием потягивая из большой прокопченной кружки крепко заваренный чай, который он называл чифиром. — Я бы по собственной воле… Делом бы настоящим занялся.

— Что ищем? Каждому свое, Ермолаич. Кому — романтика, кому — нефть, — отвечал не то шутя, не то серьезно широкоплечий бородач, подбрасывая сушняку в костер.

Борода у него была густой и рыжей. Только серые глаза, в которых иногда загорались озорные огоньки, говорили, что он еще очень молод.

— Какая тут нефть! Гиблое место. Во все времена Сибирь была каторгой. Покусали вас комарики? А вот наступит мороз — будет вам тогда и романтика, — продолжал тот, которого бородач называл Ермолаичем.

Из этого разговора Сергей узнал, что сибирскую нефть ищут давно. Еще в начале века охотники и путешественники не раз заявляли о признаках нефти на Иртыше и Оби. Но первые же партии изыскателей убеждались, что за нефть принимали обильную пленку железа, расплывшуюся по воде.

Да, Сергей в детстве видел такую пленку в болоте, где росла краснощекая морошка. Вода там была всегда ржавой, покрытой радужно-золотистыми обводьями. Это и называли ребята нефтью. И Сергей так же думал. Не все верили, что в суровом таежном краю есть нефть. И все же поиски ее уже начаты. Сергей слышал, что и в других местах появились отряды геологов. По всей бескрайней тайге побежали просеки и визирки, а кое-где над вековыми деревьями поднялись железные великаны — буровые вышки.

Внимательно Сергей присматривался к своим новым товарищам. Они, как охотники, всегда были в дороге. Только говорили не о мягком золоте, а о черном.

Когда Сергей вслушивался в их споры, перед ним вырисовывалась уже довольно длинная, но не совсем еще ясная история поисков нефти, которая так волновала этих людей, будто они заворожены какой-то еще неведомой Золотой богиней.

— Пу-пу! — кричал Венька, выскочив на просеку из-за вывороченного корня кедра. — Ты убит.