Синий взгляд смерти

— Обитая на Агмарене, они, вне всякого сомнения, таковым и являлись. Зима за спиной и оплеухи от тех, кого тогда еще агмы держали за корм, изрядно их очеловечили. Если до «барсов» дойдет, как просто охотнику стать дичью, они уцелеют, нет... В хрониках числится немало народов и стран, от которых остались одни названия. Вспомните Уэрту.

Матильда вспомнила и оценила. Талигойцы соображали и были забавными, даром что один бесил внука, а второй — сам по себе ядовитая скотина. Кажется, она брякнула это вслух, потому что Этери быстро заговорила о своей акварельке. А славно будет, если лисонька закрутит Ворона. Не сейчас, куда ей сейчас, через годик. Когда в Олларию вернутся цветочницы...

— Так как называются эти ваши цветочки?

— Гр... пдж... х’ру... ыс...

— А не по-кагетски, — не отставала Матильда, — можно?

— «Следы покинутой». У нас есть такая сказка. Жила девушка с синими глазами, ее встретил и полюбил великий царь. Он долго добивался любви синеглазой и добился; они были очень счастливы вместе. Потом царь вернулся в свое царство, на прощанье богато одарив подругу и велев ей найти новую любовь, только синеглазая не притронулась к дарам и не оставила мест, где каждый камень напоминал ей о счастье. Год за годом покинутая поднималась на скалы и смотрела, не возвращается ли возлюбленный. Вопреки его словам она ждала, но так и не дождалась. Множество мужчин пытались завладеть сердцем синеглазой, а в нем было место лишь для ее царя. В одну из весен покинутая исчезла, а там, где она ходила, выросли цветы, вобравшие в себя цвет ее глаз.

Сказка была глупей не придумаешь, таких в Черной Алати по десятку на каждой мельнице! Кто-то кого-то любил, кто-то кого-то бросил, кто-то из-за кого-то утопился, бросился в пропасть, превратился... Хорошо если в цветочки, Аполка вон... И все равно было ужасно жаль. Всех. Упырицу Аполку, синеглазую дуру, призабытую Мэллицу, тайком малюющую Ворона Этери, самого Ворона, а всего сильней — себя...

— Налей! — велела принцесса хитрющему виконту, чувствуя, что в носу начинает щипать. — Любовь, значит? Вечная? Гадость!

— Вот что значит незнание! — Оказавшийся рядом Алва без спроса поцеловал Матильде руку. — Поднести живой и прекрасной даме ошметки чужой беды... Удивительная бестактность с моей стороны! Ваше высочество, немедленно верните мне это сено, а что до его изображений...

— Почему бы не дополнить их барашком, — подхватил подлетевший с кувшином виконт, — или козочкой... словом, кем-нибудь травоядным? Получится аллегория конца мешающей жить любви... Да, кстати, что вы думаете о козьем сыре?

О козьем сыре не думал никто. Алва поднял бровь и сердцедробительно улыбнулся. Этери вздохнула и положила руку на живот. Матильда от души хлебнула, закашлялась и строго спросила:

— А что козий сыр? Он разный бывает.

— Я недавно попробовал бакранский, — уточнил Валме. — Очень достойно. Батюшке точно понравится, но вкус — это еще не все! Возьмем то же кэналлийское... «Слезы» и «Кровь» — это красиво, а чем сыр хуже? Если кормить козу «следами покинутой», сыр из ее молока можно назвать «Следом любви». Он будет иметь успех, ручаюсь!

— Тогда иди до конца, — предложил Алва, — и попроси ее высочество одолжить тебе туфельку. Под форму.

— Одолжу. Если назовешь «След мармалюцы»! — пообещала Матильда и расхохоталась, будто в Сакаци. Этери тоже не выдержала, как и переглянувшийся с ней Ворон. Единственным, кто как-то владел собой, был Валме, он и поднял руку, привлекая внимание к донесшемуся со двора шуму.

— Похоже, его преосвященство. Возможно, с добычей.

— Слышим, — давясь от смеха, подтвердил Алва. — Грядет епископ, как туча тучная, стремится он, как бык к водопою, козел к древу плодоносящему, выдра к форелевому потоку и... сударыня... чего бы еще... добавить?

— Как... ежан радости к ызаргу сдохшей любви, — выпалила Матильда и поняла, что окончательно набралась и ей теперь не встать. Забыла, что такое мансай, вот и... Ничего, выветрится тоже быстро, а жаль.

3

То ли ради соберано, то ли ради алатской гостьи, но гитарой Дьегаррон рискнул. Добыл Бонифаций и касеру с новостями, а вот застать у разгулявшейся супруги кроме оговоренных кавалеров еще и Этери епископ думал вряд ли. Супругу же огорошило, что Бонифаций заявился с неким адуанским капитаном, при виде Алвы глупейшим образом остолбеневшим.

— Ваше преосвященство! — завопил, снимая неловкость, Марсель. — Вы с вашим порученцем разбили роковое число! Теперь не важно, кто первым покинет комнату, и это окрыляет. Что новенького у Дьегаррона?

— Я пойду, — сделала попытку подняться Этери, — пора... И нас уже не четверо...

Ей не ответили.

— Дуглас? — отчего-то шепотом переспросила дождавшаяся наконец мужа жена. — Дуглас, ты откуда?

— С полей ратных сей юноша явился, — ответил за неурочного гостя Бонифаций, — ибо отозван был богоугодным маршалом Дьегарроном, дабы... А ну, сын мой, отверзни-ка уста для словес и пития!