Синий взгляд смерти

— Да замолвит за него словечко Торстен... А вот господин адмирал — уже наше дело. Меня ж не просто так выкинули, а списали с пенсионом. Капитан постарался, Пауль Бюнц... Сразу не вышло, завернули в столичных канцеляриях, так он через братца своего, а тот — к адмиралу цур зее... В общем, сударь, не сомневайтесь, за Ледяного я — хоть и красивый он, этот ваш городишко, — все тут на рога поставлю... Точно говорю!

— А тебе в городе драться приходилось? Не у кабака, а всерьез?

— Ну, драться-то дело нехитрое, тут другое, сударь... Вы ж, небось, тоже понимаете. Как подкрасться, как уйти... Люди опять же. На палубе либо свои, либо чужие, а тут ведь народ будет, зеваки всякие. Мы ж не кошки марикьярские, чтоб всех подряд...

Все дальше от реки, все больше народу на улицах, день идет к концу, горожане от дневных трудов переходят к вечерним радостям, у кого какие есть. Чаще попадаются шумные компании, больше крика, гомона, брани... И чего делят? Вот уж точно: в Липовом парке рычат, на Суконной — кусаются. С таким регентом вечером не знаешь, с чем утром проснешься, а неизвестности никто не любит, вот и дергаются.

— Время не раннее, сударь.

— Что?

— Говорю, перекусить бы, а то к вечеру трактирщики восемь шкур драть начнут.

— Забудь. Не про «перекусить», про деньги. Сделаем кружок — и на Пивную. Перехватим свиных колбасок. Смотри внимательно, если решат... устроить все на Ратушной, этот перекресток не объехать.

— Понял. Щелка-то эта куда ведет?

— Не «щелка», а Собачья Щель, переулок такой. Ведет к Пивной, а Пивная — к ратуше. Там дома прежних отцов города, им лет по триста... Людвиг Гордый поклялся их не трогать, вот и не трогают.

— А знаете, сударь, местечко-то славное. У нас может кое-что получиться... Ребята подъедут крепкие, с ними — выйдет. Точно говорю. Давайте-ка еще разок прошвырнемся вот до того «утюга»... А потом уж по колбаскам!

Колбаски... Что-то в них есть, в этих колбасках. В Зюссеколь он их так и не попробовал... Зюссеколь, Рихард с Максимилианом, капитан Роткопф… Вряд ли их задержали в столице, не было нужды. Сняли показания и выставили назад, в армию. Теперь эти показания сгорели, но такие свидетели Фридриху без надобности, а вот Бруно знает о покушении из первых рук и преспокойно воюет. Суд над оружейником принца не касается!

— Сударь, что такое?

— Вспомнилось тут... про колбаски. Так чем тебе нравится этот переулок, боцманмат?

— Своей шириной, сударь, и крышами.

Глава 8

Гаунау. Таркшайде

Оллария

400 год К.С. 24-й день Летних Скал

1

Надевая коричневое с золотом, Хайнрих, может, и собирался походить на медведя, но походил на роскошный осенний дуб. Такие Лионель видел у алатской границы и еще, пожалуй, не доезжая Кольца Эрнани со стороны Придды.

— Не знаю, чем думали ваши предки, выбирая себе герб! — поморщился «дуб», в свою очередь тщательно осмотрев Проэмперадора Севера. — Олень... Фи! Дичь... Вы в Таркшайде больший гость, чем я. Прошу садиться.

— Лучше не соответствовать гербу, чем должности, — усмехнулся Лионель и понял, что отодвигает тяжеленный стул левой. Леворукость начинала входить в привычку, самое время убираться.

— У меня выбора между гербом и собой нет. — Хайнрих с видимым удовольствием вытянул ноги к холодному по случаю лета очагу. — Я медведь со всех сторон. Вас удивило мое появление?

— Разве что тактически, но это естественное последствие, если можно так выразиться, удивления стратегического. Вы предлагаете крайне странное перемирие, а после его заключения неожиданно догоняете меня на границе с небольшим эскортом. Но король Гаунау не склонен к легкомыслию; раз он счел нужным оставить столицу и лично проследить за уходом талигойской армии, значит, у него имеются серьезные резоны.

— Ваши курьеры вернулись из Бергмарк вместе с бергерским генералом. Что из сообщенного им не является секретом?

— Командующий гарнизоном Ветровой Гривы подтверждает, что бои на перевале уже почти месяц как прекратились. Маркграф получил мое письмо и прислал свои распоряжения. Бергмарк к приему армии готов. Собственно говоря, большая ее часть уже на той стороне.

— Будет уместно, если посланец маркграфа в вашем присутствии подтвердит, что агмы до конца года не станут резать моих убравших оружие подданных.

— Да, это будет уместно. Особенно если они услышат ответное заверение.

— А куда они денутся? Через неделю вы обсудите с маркграфом все, начиная с войны и политики и заканчивая варварскими поверьями, которые, как выясняется, напрямую влияют и на войну, и на политику. Сейчас вы к нужному мне разговору с агмом не готовы. Это и есть одна из причин, по которым мне пришлось провертеть в поясе новую дыру. Мой конь радуется, мой лекарь утверждает, что это полезно, но я не согласен: жир еще ни одного медведя не уморил.

— Я не обнаружил в вашем величестве вызывающих опасения перемен.