Синьора да Винчи

Он отступил в сторону, и я подошла взглянуть на рисунки. Я не сразу поняла, что на них изображено, а когда вникла, то непроизвольно ахнула и закрыла рот ладонью.

Леонардо далеко продвинулся в своих анатомических изысканиях — неизмеримо далеко. Теперь я видела перед собой не рассеченных мелких зверушек и не их внутренности — на синей бумаге искусное сыновнее стило вывело человеческие тела и их отдельные части, полностью препарированные: череп, начисто освобожденный от плоти, или ногу со снятой кожей, с обнаженными мышцами и связками, при взгляде на которую казалось, что она вот-вот задвигается.

Анатомия занимала лишь часть каждого листа: к изображениям вплотную подступали зеркальные каракули Леонардо. Я не могла их разобрать, но и без расспросов знала, что в них мой сын разъясняет темы своих наблюдений и зарисовок.

— Леонардо!..

— Ничего не говори, мамочка! Я знаю, что это опасно.

— Но ты хоть представляешь себе, насколько это опасно? Папа Сикст приблизил к себе палача по имени Торквемада, [25]чтобы его руками преследовать грешников и еретиков самого разного толка. Инквизиция уже взялась за евреев в Испании, многие из них скрываются и ищут везде убежища. Лоренцо подумывает открыть для них ворота Флоренции, но такой поступок только усугубит подозрения Рима к нашей республике и ее жителям. Понимаю, что моими устами говорит отчаяние, но ты должен вести себя осмотрительнее, Леонардо! Прошу тебя!

Сын с кроткой снисходительной улыбкой смотрел на меня неподвижным взглядом.

— Я не могу просто так отказаться от опытов над трупами: они слишком важны для меня. Когда видишь человеческое тело в разрезе, — Леонардо плавным жестом обвел рисунки на столе, — понимаешь, какой это бесценный дар природы. Мамочка, я проницаю причины самой жизни! Я заглянул даже в мозг! И проследил, куда ведет путь нерва: от глазного яблока в глуби черепа. — Он легонько коснулся пальцем моего затылка. Его взгляд смягчился. — Никогда еще я не чувствовал себя живым в полной мере — только во время пристального изучения мертвецов. Тебе, наверное, и слушать об этом противно…

— Нет, не противно. Непривычно — да, и даже чудовищно. Но поразительно. — Я еще раз оглядела его анатомические наброски. — Они поразительные.

Леонардо улыбнулся. Он обнял меня за плечи и поцеловал в самую середку лба.

— Я буду осторожен. Приму к этому все меры. Я их даже удвою — нет, утрою!

— Перестань насмехаться!

Леонардо вмиг стал серьезным и заглянул мне в глаза.

— Я не насмехаюсь — даже не думаю! Я знаю, чем ты пожертвовала, чтобы оказаться здесь, во Флоренции, рядом со мной, среди величайших в мире умов! Теперь я не вправе подвергать опасности ни себя, ни — тем более — тебя. Обещаю, мамочка…

В его глазах промелькнуло странное выражение. Он замялся и нерешительно спросил:

— Что у вас с Лоренцо?

— У нас с Лоренцо, — сказала я, — все непросто.

— Непросто?

Я уставилась в потолок. Леонардо был единственным человеком в моей жизни, перед которым я могла не притворяться. Он видел меня всякой: женщиной, мужчиной, матерью, дядюшкой, покровителем, другом.

— Лоренцо влюбился в меня, — призналась я. — То есть в Катона.

Теперь Леонардо пораженно зажал ладонью рот.

— Ты что, смеешься надо мной?

— Вовсе нет, просто прячу изумление. — Он слегка склонил голову набок, как делал всякий раз, когда изучал натуру для рисунка. — А ты его любишь?

— Ах, Леонардо, разве его можно не любить?

— И он знает?

Я покачала головой. Леонардо тяжело вздохнул. Он разом оценил возможные осложнения и страдания, проистекающие от нашего соединения, всю его невыполнимость и смехотворность.

— Как я понял, в этом-то отношении все далеко так не «изумительно».

На моих глазах вскипели слезы. Леонардо сочувственно взял меня за руку.

— Тебе незачем скрывать это от Лоренцо. Он мужчина солидный и надежный.

— Потому я и скрываю, что солидный! Мы с тобой и так ходим по лезвию ножа. А если я сброшу личину?.. На плечах Лоренцо — ответственность за всю Тоскану. И вдруг окажется, что его друг на самом деле… э… — Я беспомощно смотрела на сына:

— Кто же я?

— Гермафродит, — с явным удовольствием ответил он.

— Вот именно, — согласилась я. — И хватит пока об этом.

Мы улыбнулись друг другу. Я почувствовала, будто с меня сняли тяжелую шерстяную мантию, давившую мне на плечи. Наконец-то я поделилась своей тайной — исключительной, восхитительной и невыносимой одновременно — с моим дорогим чадом.

— У тебя есть и другие? — спросила я про рисунки.

— Другие? — Леонардо, коварно ухмыляясь, потянулся к своей сумке. — Мамочка, я показал тебе лишь сотую долю!

ГЛАВА 20

— Катон, скорее!

Уже смеркалось, когда над моей входной дверью бешено забренчал колокольчик и в аптеку ворвался всполошенный Бенито. Я отвлеклась от ступки, в которой толкла очередной порошок, и непонимающе взглянула на него.

— С Леонардо беда! Его арестовали! — Бенито был весь охвачен паникой. — Его отвели в Ночную канцелярию.