Синьора да Винчи

От нагревания металл начал пузыриться. Фичино била нервная дрожь. В мансардном этаже установилась гробовая тишина, не нарушаемая даже дыханием. Неожиданно серебристая субстанция полностью испарилась, и дно стеклянной трубки опустело. Мы не могли проникнуть взглядом под непрозрачную верхнюю крышку, но знали — вернее, надеялись, — что пары ртути воздействуют на металлический порошок.

— Наберемся терпения, — предложила я.

— И надолго? — поинтересовался Фичино.

— Не знаю в точности. В тексте не сказано, сколько времени занимает процесс достижения меланоза.[23]

— Как нам повезло, что теперь у нас появилась лаборатория для исследований, — улыбнулся мне Фичино.

— Пико, я вижу на твоем лице неуверенность, — заметил другу Лоренцо.

— Я и вправду сомневаюсь в практической пользе алхимии, — признался Мирандола. — Наблюдать за изменением цвета у минералов, конечно, очень интересно. Однако мне казалось, что все мы признали истинной целью алхимии трансформацию духа, а вовсе не получение благородного металла из неблагородного.

— Бесспорно, — подтвердил Бистиччи. — Но что может быть увлекательнее, чем наблюдать за веществом, которое посредством обычного нагревания или простого добавления другого вещества становится из черного белым, затем начинает переливаться всеми цветами радуги, словно павлиний хвост, и из желтого делается пурпурным, потом красным?

— Заодно можно проверить предположение Аристотеля о том, что элементы четырех стихий тоже подвержены изменениям, — добавил Лоренцо. — Философия есть вершина всего, но и экспериментирование — занятие отменное. Признайся же, Пико: ты любопытствуешь не меньше нас! Катон, ты-то сам чью сторону поддерживаешь? — обратился он ко мне. — В конце концов, ты хозяин лаборатории.

Я недавно «умертвила» своего «дядюшку» и наставника Умберто, а он из благосклонности завещал мне аптеку. Мой взгляд остановился на небольшой, искусно написанной картине, висевшей подле атенора. Ее недавно подарил мне Леонардо. На ней была изображена красивая немолодая женщина в развевающихся красных одеждах, с волосами, собранными в узел на самой макушке.

— Это китайская богиня очага, — пояснила я. — Она покровительствует тем, кто готовит пищу и смешивает лечебные снадобья.

— А еще алхимикам, — вмешался Бистиччи. — Она также богиня алхимии. Я видел подобный рисунок в одном из манускриптов, привезенных мне с Востока.

— Где же кончается одно мастерство и начинается другое? — спросил Лоренцо.

— Некоторые алхимики склонны называть работу с растениями «малым искусством», а работу с минералами — «великим», — сообщил Пико.

— Ничего подобного! — запротестовал Бистиччи. — «Великое искусство» занимается совершенно иными вещами. Оно нацелено отыскать эликсир, продлевающий жизнь до бесконечности.

— Вы все заблуждаетесь, — высказал свое мнение Лоренцо. — «Великое искусство» — это феномен, относящийся к полу. Иначе говоря, мистическое, физическое и экстатическое слияние мужской и женской душ в одно.

— Ты неисправимый романтик! — воскликнул Фичино.

— Вполне возможно, — согласился Лоренцо, — но мы располагаем записями Николя Фламеля от семнадцатого января тысяча триста восемьдесят второго года, где говорится, что он вместе со своей горячо любимой женой Перенеллой в городе Париже достиг этого благословенного состояния.

— Ради всего святого, — патетически закатил глаза Мирандола, — подскажи, где алхимику найти родственную душу, с которой можно… слиться?

— Вопрос резонный, — подтвердил Лоренцо. — Но надежду терять не стоит.

— Смотрите! — вскричал Бистиччи.

Мы все обернулись к керотакису — по внутренним стенкам стеклянного цилиндра стекали капли некой темной жидкости. Силио аккуратно открутил с него выпуклый колпачок и перевернул, показав нам. Как и ожидалось, поверхность колпачка изнутри была сплошь покрыта черным налетом.

— Мы достигли стадии меланоза! — победным голосом объявил Бистиччи. — Сначала меркурий обратился в ртутные пары, а они, в свою очередь, превратили железный порошок в меланин. Вот первая ступень трансформации вещества!

Мы все пораженно молчали, даже скептик Пико на этот раз воздержался от придирок.

— Сегодня мы побратались не только друг с другом, — торжественно изрек Силио Фичино, — но и с нашими выдающимися единомышленниками, что жили в течение двух последних тысячелетий. Пусть же теперь нам откроются все тайны мироздания.

Он прикрыл глаза, затем подошел с колпачком к факелу, укрепленному в стене у окна, и принялся внимательно рассматривать полученное вещество.

— Какова следующая операция, Катон? — наконец спросил Фичино.

Я вернулась к манускрипту и, водя пальцем по строчкам, прочла:

— Кальцинирование. Значит, теперь будем получать белый пигмент.

Лоренцо глядел на меня со счастливой улыбкой, и я сама разулыбалась ему в ответ. Встретив его пристальный взгляд, я вдруг поняла, что его радость не исчерпывается удачным завершением совместного эксперимента и даже восхищением моим талантом. Я смутилась и отвела глаза. Бистиччи меж тем дружески похлопал Фичино по плечу и заключил Пико в объятия.