Она сделала глоток, а оставшееся в бокале вино выплеснула в камин. В этот момент весь огонь, горевший в зале, вздрогнув, взорвался ослепительным светом и откуда-то из-за стены, завешанной балдахином, раздался протяжный гул, переходящий в шипение. Она медленно повернула голову в сторону шума и поднесла палец к губам. Всё затихло, огонь успокоился и продолжал мерно гореть, раскидывая по залу свои тёплые отблески.
Она подошла к зеркалу, взглянула на своё отражение и улыбнулась. После закрыла глаза, подняла голову и сказала уже громче:
— До встречи…
Проигнорировав подошедшего официанта, Максим вот уже несколько минут сидел за столиком, не отрывая взгляда от верхушки башни, что возвышалась над нагромождением крыш домов. Ему, во что бы то ни стало, захотелось узнать, что это такое. За соседним столиком сидели, беседуя, двое контрастных, как подумал Максим, приятеля. Один из них был пожилой чернокожий мужчина, второй «ярко выраженный бледнолицый» блондин, который уже несколько раз кидал на Максима пронзительный взгляд своих голубых глаз.
— Прошу прощения, не могли бы вы мне подсказать, что это за башня виднеется вон там? Я тут впервые, — неожиданно для самого себя обратился к ним Максим.
Симба и Гашек посмотрели в указанном им направлении.
— Это… — начал было Симба.
— Это музей, — перебил его Ян. — Раньше это был санаторий. Лечебное заведение строгого режима.
— Это как? — спросил Максим.
— Курс лечения для тех, кого туда помещали, мог длиться бесконечно, то есть пожизненно, и это в лучшем случае… Больше везло тем…
— Ян, — остановил его Симба, — не морочь человеку голову. Молодой человек, а вы издалека? Впервые в Центре?
— Впервые, в общем-то. Так всё-таки, что это?
— Странно, почему из всех прелестей города ваше внимание привлекла именно эта? — поинтересовался Гашек.
— Да меня много что привлекло, просто, эта башня, она как-то… не знаю, выделилась.
— А из каких вы мест, можно поинтересоваться?
— Ян, ну, что ты пристал?
— Я думаю, вы никогда о таких местах не слышали, — ответил Максим.
— То есть? — не унимался Гашек.
— Я издалека, — вставил Максим.
— И как вам тут?
— Интересно, — ответил Максим. — И всё-таки, вы мне скажете, что это за башня?
— Это городская тюрьма, — отрезал Ян.
— Тюрьма, — повторил за ним Максим и тут же встал. Не сказав ни слова, он вышел из кафе.
— Странный он, — мрачно заключил Гашек.
По пути в гостиницу Максим ещё раз решил попробовать воспринимать всё, как обыденные моменты и не задумываться о возникающих нестандартных, если так можно их назвать, явлениях. Не дойдя ста метров до входа в отель, он услышал, как кто-то выкрикнул его имя. Он обернулся и увидел того самого писателя-философа, что был с Полански в кафе. Антонио Маркес махал Максиму, подзывая его к себе. Маркес сидел за столиком в летнем кафе, почти напротив «Пингвина». «Он что, из-за стола не вылезает?» — подумал Максим, подходя. Кроме писателя, с ним за столиком сидел ещё один полный господин и не менее полная дама.
— Максим Волков, вас так зовут? Простите, вы никуда не торопитесь, не хотите ли присоединиться к нам? Буквально на несколько минут.
— Да нет, не тороплюсь, — сказал Максим, присаживаясь за столик.
— Меня зовут Антонио Маркес, Роберт говорил, наверное. Это вот Стефан и Лориан Фогель.
Максим и супруги Фогель обменялись любезностями.
— Вы знаете, так интересно увидеть совершенно новое лицо, — быстро заговорила мадам Фогель, — нет, не в смысле, просто новое, а вот, такое новое, что из какого-то другого мира. Или не мира, вы ведь, наверное, уже успели понять, что сами мы не очень-то понимаем, как это происходит. Сами мы, то есть, предки наши, тоже когда-то здесь появились, а может, и жили всегда. В общем, это всё так интересно. Особенно, когда вы появляетесь в этом отеле. Хотя, я не знаю, попадают ли в город как-то еще. Наверное, можно оказаться где угодно… или только здесь. Не знаю, не знаю. И…
— Дорогая, что ты набросилась на человека? Простите, Максим, моя жена, наверное, единственная, кого интересует проблема прибытия гостей.
— А что, прибытие гостей — это проблема? — поинтересовался Максим.
— Нет, я не так выразился. Это явление рядовое, как, скажем, дождь, ветер, смена дня и ночи. Никто не придаёт этому значение феномена. Если они, конечно, не останавливаются в таких шикарных отелях.
— Я думаю, Стефан, что жизнь сама по себе — явление феноменальное во всех её проявлениях, — заметил Маркес.
— У вас-то, философов, понятно, а мне просто любопытно, что чувствует человек, прибывший из другого мира, — продолжала Лориан.
— А с чего вы взяли, что тот мир, откуда прибывают гости, другой? Может, как раз наоборот, их мир, это тот самый, настоящий, а наш с вами, в этом Городе, другой? Ведь, всё же относительно. Ведь нам не понять, как могут существовать сотни, тысячи Городов, каждый со своим президентом, со своим языком.
— Вот с языком, я не понимаю. Как это может быть другой язык? — не унималась мадам Фогель, — президент — это могу представить, это как разделить Город на муниципальные округа, каждый со своим президентом.
— Ну, надо же. — Засмеялся Стефан.