Синтез (СИ)

— Потому что, если кто-то определил для себя понятие свободы, пусть и, заявив о том, что она исключительно его, личная, то кто-то другой или другие, вполне согласятся с его определением, и эта свобода уже не будет индивидуальной.

— А зачем ему заявлять о свободе? — удивленно спросил Купер.

— Не о свободе, а о том, что это такое, свобода.

— Хорошо, зачем ему говорить о том, что такое свобода, если она его личная, и не похожа на чью-либо ещё?

— Так! Давай сначала. — Максим начал путаться. — Человек, каждый отдельно взятый человек, уверен в том, что он знает, что представляет собой его свобода?

— Не обязательно.

— Так как он определит, свободен он или нет?

— Он это почувствует, — как само собой разумеющееся сказал Купер.

— Значит, все-таки, никто не знает и, как следствие, не может определить свободу, свою ли, вообще ли.

— Думаю, даже определение свободы у каждого своё. Именно определение. Я имею в виду не формальное объяснение, а именно чувство.

— Одним, словом, все бессмысленно, собственно, как и наш разговор, потому как, я вообще уже не понимаю, о чем мы сейчас говорим, — разочарованно произнес Максим. — А где Акира, кстати?

— Вон, о чем-то с басистом нашим трет.

Когда Максим с Акирой приехали в клуб, выяснилось, что репетицию из-за отсутствия барабанщика на сегодня отменили и Акира просто, предварительно познакомив Максима с Купером, решил поговорить с каждым участником группы, благо отмена репетиции не являлась для них причиной покидать клуб, а наоборот, послужила поводом расслабиться за барной стойкой. Закончив беседу с Купером, Акира перешел к следующей своей жертве, оставив его с Максимом.

— Думаю, это потому, что свобода не только индивидуальна, но и условна, — продолжал Джон, — виски будешь?

— Давай, — согласился Максим, — хотя нет. — Он вспомнил про встречу на Триумфальной площади, до которой оставалось два часа. — Хотя, давай…

Купер ушёл и вскоре вернулся с бутылкой и двумя бокалами. Максим хотел было что-то спросить, но Джон опередил его.

— Акира не говорил? Этот клуб принадлежит мне. Мне повезло с родителями. В отличие от них, которым не повезло с сыном. — Он засмеялся. — Я не оправдал их надежд. Не пошёл по стопам отца. Он у меня успешный бизнесмен.

— И как же это ты?

— Да, в общем, не важно. Сказал ему «нет» и всё. Мы три года не разговаривали и не виделись. Я ушел с четвертого курса института в жизнь, так сказать. Познавал её со всех сторон. Он разыскал меня. У нас произошло длительное противостояние, после которого он понял, что сломать меня, переманив на свою сторону, не удастся. Тогда мне и пришла в голову идея о создании клуба. Я сказал отцу что, если он хочет, чтобы я занимался бизнесом, пожалуйста, но только тем, который я захочу. Долго я слушал его разъяснения о нецелесообразности, после чего он сдался и ссудил мне приличную сумму, благодаря которой я и клуб открыл, и группу собрал. Повезло! Управляющих нашел толковых. Я ж, честно говоря, не смыслю в этом ни черта, да и, собственно, не вмешиваюсь в организационные вопросы. Меня даже выручка, как источник дохода не особо интересует. Есть и ладно, хорошо, дела идут, деньжата какие-то капают. То есть капают не такие уж и плохие, надо заметить. Тут ведь и кабак, и сцена, и гостиница. И на «музло» наше в последнее время обратили внимание. Пошёл проект. Вот журналисты интересуются. — Купер засмеялся. — И не только.

— Не только что?

— Не только журналисты.

— А кто ещё? А, ну да, поклонники, — угадал Максим.

— Да, и что самое приятное, поклонницы. Но я не об этом, — загадочно произнес Джон и улыбнулся, — мы под контролем полиции. Точнее одного его замечательного подразделения.

— Дай-ка угадаю, — повеселев, сказал Максим, — там, где рок-н-ролл, там, кроме секса и алкоголя непременно присутствует это.

— Да, а кому легко?

— А если прикроют?

— Грозились. Ну, нет свободы. А ты говоришь…

— Что говорю?

— Да ладно, это я так. Можно бесконечно рассуждать об индивидуализации этого понятия, выстроить кучу теорий и предположений, но пока наше общество довлеет над личностью, рассматривать его можно, в лучшем случае, в самом примитивном виде.

— А какой у свободы примитивный вид? — полюбопытствовал Максим.