Синтез целого

Как осень из собранья пауз
я строю слово для тебя,
в котором сад — наброски позы… [1, 70]
(курсив здесь и далее мой. — Н.Ф

.);

и было мне с тобой спокойно

и потому — моя свирель ты, [1, 74];

не бутон — но поют как!

и по свели виясь распушают перо [1, 75];

там, где на отшибе

                          тонких
                          рисунок
                  с
гласная
                 в
озеро
                 е
                     Й
                          птиц
                    я [1, 76];

Вега рек на гривах свей,

пряжа пчел лесных — Онега… [I, 85];

порхали тысячи обрезков,

и куст сирени на песке
был трепыханьем их озвучен,
когда из всех, виясь, два лучших
у вас забились на виске! [1, 86];

царуй сияльный

государьгде свирь церквей на реках Спаса
где недобычливый сударь
я благолепьем твоим спасся… [1, 89];

Глаза твои, красавица, являли

не церкви осени, не церкви, но печаль их.
Какие-то старинные деревья
мне были креслом, ты — моей свирелью. [1, 93];

Я знал, что нас сведет

еще Господь:не вечно же Ему наш сад полоть. [1, 94];

Я выгнув мысль висеть подковой

живое всё одену словом
и дав учить вам наизусть
сам в кресле дельты развалюсь. [1, 97];

Благословен ночей исход

в балеты пушкинских стихов,
где свет, спрессованный во льды
широкой северной воды,
еще не мысля, как извиться?
блистает тенью белой птицы,
<…>
Дыханье озвучив свирелью,
над ней дитя рисует трелью… [1, 100];

лебедь плавает бутоном.

Будто аштой со свечи
УТРА КУКОЛКОЙ в ночи.
<…>
Так плывет, как будто не с кем…
не плывет — скользит по льду
продолженье снов чудесных,
света чистого сосуд. [1, 101];

Я эту ночь продлю стихами,

что врут, как ночью соловей.
Есть благость в музыке, в дыханье,
в печали, в милости Твоей. [1, 145]