Синто. Родное небо. Часть 3. Герои больше не нужны

Он обернулся и обнял, совершенно по-братски.

— ВикСин, ты себе не представляешь, как я хочу этого ребенка, — зашептал он, — и как временами ненавижу. Будет такой же уродец, как и я. Только я хоть в репликаторе родился, не мучил маму, а тут…токсикозы, несмотря на все усилия…, постоянная угроза… Рыжик мучается, но не сдается, мне жалко ее… Но я хочу этого ребенка, несмотря ни на что…

— А почему не в репликаторе? — вырвалось у меня.

— Первый запретил. Братиков и сестричек моих, — сколько угодно. А такую дурную кровь, как у меня, плодить нельзя.

Что тут скажешь, и Грюнда понять можно, и его отца…

— Ты хоть знаешь, что Первый мне не отец?

Я в ужасе уставилась на него.

— ВикСин, ну что же ты?… Не знать такую сплетню. Он мой дядя, моя мама Грюндер. Род Чешир угасал и его последним трепыханием был я — «договорной ребенок». Никто не думал, что я окажусь идеальным некстом и сам сделаю карьеру.

— Грюнд, у меня голова кругом…

— У меня тоже, — грустно сказал он, — Ладно, спи, завтра с утра пораньше летим к Мышкину-Ферроу, — и он, чмокнув меня в макушку, вышел.

Да, у всех в шкафу скелеты, у Грюнда их особенно много, эта мысль приходит мне в голову не в первый раз и не второй, альбинос не устает преподносить сюрпризы.

Я отправила голосовое сообщение Снежинке с извинениями, она перезвонила и мы с ней поболтали, как в старые добрые времена.

Утром мы позавтракали в гостинице, как ни в чем не бывало, будто разговор о ребенке и Искре мне приснился. Пока мы расправлялись с тыквенной кашей, альбинос успел довести меня до белого каления расспросами о Даниэле, я сдалась и все выложила. Грюнд тут же присмирел.

— Я знаком с некст Гата, — заметил он.

— Да, я тоже смотрела ее эгофайл, — ответила я.

Грюнд расстроено покачал головой

— Что?

— Прости, что говорю тебе это, но в жизни она еще интереснее.

Я вздохнула

— Не сомневаюсь что она скопище всех мыслимых и немыслимых достоинств, что ж за Даниэля можно только порадоваться, раз он смог ее заинтересовать.

— Да нет. Не стоит за него радоваться. Она очень умна и очень амбициозна. Ничего серьезного между ними быть не может.

— Угу, значит будем радоваться за меня.

— Ты, — Грюнд посмотрел мне в глаза, — простишь его?

Я скривилась, ну что за человек, никакого понятия о приличиях, персональном пространстве и личных тайнах.

— Грюнд, я поклялась сделать для него все и больше, поклялась первая. Как ты думаешь, я прощу его?

— Не играй. Одно дело простить на словах и по обязанности, а другое — простить на деле.

— Грюнд, я приму любое его решение и буду рада, если он сможет вернуться ко мне и вернуть все, как было. Но я смогу его отпустить, если он захочет уйти. Насильно мил не будешь, слышал такое?

— И мстить не будешь?

— Буду. Буду страшно, изощренно мстить, — заверила я.

Грюнд напряженно всматривался в меня, но заметив смешинки в глазах, расслабился. Потом сам хитро прищурился

— Тот с Дезерт или донжан?

— Грюнд, ну какой же ты все-таки… страшный человек. Никогда за тебя замуж не выйду, и не мечтай.

Мы посмеялись, а после Грюнд опять резко сменил настроение, став серьезным и заговорил о деле.

— Знаю, что играю не по правилам, но что бы ты делала на моем месте? Если бы ты была Грюндером?

— Я могу тебе ответить, что если бы я была Грюндером, то получила бы другое воспитание и мыслила б совершенно иначе, чем мыслю сейчас.

Грюнд скривился, признавая мое право «отшить» его.

— Но я так не скажу.

— И?

— Я б спихнула проблему на Шур, пусть попытаются приструнить вассала, заручиться уверенностью, что он больше никого не убьет.

— Мда… Но ты понимаешь, что если он все же сорвется, то виноваты будем мы, Грюндеры.

— Почему? Кто добудет доказательства вины?

— Да ты ж и будешь свидетельствовать, если припрут…

— Свидетельствовать… Мои мысли — это лишь мои мысли, доказательств то никаких нет. Если бы была хоть малейшая зацепка, шерифы бы ее не упустили, ты ж знаешь, они опросили всех.

— Сбоящие врата, одна надежда — что пообщавшись с этим Мышкиным, я смогу принять решение.

— Я очень удивлюсь, если вам удастся пообщаться.

— А вот тут ты, кошечка моя, постарайся сделать так, что б мы с ним все-таки поговорили.

— Грюнд, не сходи с ума, Мышкин и со мной-то практически не разговаривал. На него никто не может повлиять.

— Ладно. Там разберемся.

Мы прилетели как раз вовремя, перехватив Мышкина, собиравшегося в поля. Я представила мужчин друг другу, и Грюнд демонстративно снял свою «душу» и отдал мне, конечно же, он мог иметь на себе «жучок» и не один, но пусть в разговоре докажет своему собеседнику, что не «пишет» его.

Я оставила их двоих и отправилась бродить вокруг дома. У ангара с агроботами я наткнулась на старого, облезлого сервала, лежащего в тени куста, стало грустно и жалко, и этого кота, и Мышкина, одинокого и никому не нужного, как этот сервал. Кот позволил себя гладить по тощей, торчащей позвонками спине, с достоинством щуря подслеповатые глаза. Грустно.

Минут через пять на стоянку за домом сел флаер, я поспешила поинтересоваться, кого это принесло. Из флаера выпрыгнул паренек, Старший.

— А… Посол… Я не вовремя? — немного удивленно и рассеяно, раскланялся он.