Синухе-египтянин

Получив согласие Тутанхамона, Эйе с великой поспешностью стал снаряжать для отплытия в Фивы корабли, на которые поднялся весь двор, так что в Ахетатоне не осталось ни единой живой души, если не считать обмывщиков и бальзамировщиков в Доме Смерти, которые готовили тело фараона Эхнатона для вечной жизни и погребения в гробнице, вырубленной по его распоряжению в восточных горах. Так покинули Небесный город последние жители, и покидали они его торопливо, забывая оглянуться назад, оставляя на столах в Золотом дворце неприбранной посуду, а на полу игрушки Тута – вечно играть в одну и ту же игру погребения.

Ветер пустыни сорвал оконные щиты, песок засыпал пол, по которому блестящие утки пролетали в вечно зеленеющих тростниковых зарослях и радужные рыбы плавали в прохладных водах. Пустыня вернулась в сады Ахетатона, рыбные пруды пересохли, оросительные каналы засорились, фруктовые деревья погибли. От стен домов отвалилась глина, потом обрушились крыши, и город превратился в руины: шакалы выли в пустых залах и устраивали себе лежбища на мягких постелях под расписными потолками. Так уничтожился город Ахетатон, уничтожился еще быстрее, чем был возвигнут по воле фараона Эхнатона. Никто не осмеливался прокрасться на его руины, чтобы поживиться дорогими вещами, втуне пропадавшими под слоем осыпавшейся глины, ибо земля эта была вовеки проклята и Амон иссушал ногу всякого, дерзнувшего ступить на нее. Так исчез Ахетатон, словно его и вовсе не бывало, исчез как сон или мираж.

Впереди судов, сопровождавших Тутанхамона, вверх по реке ринулись, подобно ураганному вихрю, боевые корабли Хоремхеба – усмирять земли по обоим берегам потока. В Фивах Хоремхеб тоже навел порядок: разбой прекратился и людей перестали вешать на стенах вниз головой – Хоремхеб нуждался во всяком человеке, способном носить оружие. Эйе украсил Аллею овнов стягами нового фараона, а жрецы устроили ему пышную встречу в главном храме. И я, Синухе, был свидетелем того, как его несли в золотом паланкине по Аллее овнов, и царица Нефертити с дочерьми Эхнатона сопровождала его, так что победа Амона была полной. Жрецы помазали нового фараона перед изображением Амона со всеми подобающими священными действиями и возложили на его голову в виду всего народа красный и белый венцы – венцы лилии и папируса, Верхнего и Нижнего Царств, и тем показали народу, что фараон получил власть из их рук. Головы их были выбриты наголо, лица лоснились от священного масла, а фараон приносил на жертвенник Амону богатую жертву – ту, что впопыхах успел собрать Эйе с обнищавшей страны. Херихор, однако, условился с Хоремхебом, что Амон ссудит свои богатства для ведения войны, ибо из Низовья приходили дурные вести, которые Хоремхеб нарочито раздувал, дабы возбудить в народе ужас перед хеттами.

Народ Фив ликовал, приветствуя Амона и нового царя, хотя тот был всего лишь ребенком – так неразумно сердце человека, что оно всегда готово надеяться и уповать на будущее, оно не хочет учиться на прошлых ошибках и мечтательно воображает, что завтрашний день будет лучше нынешнего. Поэтому народ, теснясь по обеим сторонам Аллеи овнов и во дворах перед святилищем, восторженно приветствовал нового фараона и осыпал его путь цветами; если же кто-то не кричал, а стоял молча с угрюмым видом, воины Эйе и Хоремхеба живо втолковывали ему древками копий, что такого поведения они не потерпят.

Но в гавани и в квартале бедноты еще тлели развалины, от них поднимался едкий, чадный дым, а река пропахла кровью и трупами. На коньках храмовых крыш с урчанием вытягивали шеи вороны и стервятники, не в силах взмахнуть крыльями от обжорства, а крокодилы, столь же объевшиеся, ленились шевельнуть хвостами и валялись на берегу с разинутыми пастями, позволяя мелким птичкам выклевывать остатки их ужасной трапезы, застрявшие между зубами. Там и сям бродили среди развалин и пепелищ испуганные женщины и дети, рывшиеся на местах своих бывших жилищ в поисках какой-нибудь хозяйственной утвари, а дети убитых рабов и носильщиков бегали за царскими боевыми колесницами, подбирая конский помет и выковыривая оттуда непереваренные зерна хлеба, ибо великий голод царил в Фивах. И я, Синухе, шел вдоль причала, где так же пахло гнилой водой, смотрел на пустые корзины и суда, стоявшие без груза, и ноги сами несли меня к "Крокодильему хвосту", на пепелище, и я думал о Мерит и маленьком Тоте, погибших ради Атона и по моей глупости.