Синухе-египтянин

– Ах, конюшенный каменщик, я только бедная женщина, мой супруг пренебрегает мной, и у меня нет средств, чтобы нанять знатных храмовых строителей. Даже тебе я не смогу заплатить как следовало бы за такую постройку, но я надеюсь, что, когда беседка будет готова, я осмотрю ее вместе с тобой и, если твоя работа мне понравится, обещаю, что проведу с тобой время в ней, к своему и твоему удовольствию. Мне ведь больше нечего тебе дать, только немножко развлечения и утех, пока я еще не стала старой и безобразной. Пусть это и будет платой за твой труд. Я уверена, что мне ты доставишь великое наслаждение, ибо ты поистине крепкий мужчина и руки твои сильны, а я только слабая женщина, и я истосковалась по радостям, в которых мой супруг отказывает мне, как ты знаешь!

Строителя царских конюшен разожгли ее слова и прикосновение ее руки, он взглянул на ее красоту и вспомнил все сказки, в которых царевны влюбляются в простых юношей и охотно развлекаются с ними. Он, правда, страшился Хоремхеба, но желание в нем было сильнее страха, а слова Бакетамон вскружили ему голову. Поэтому он с великой поспешностью приступил к постройке беседки в саду Золотого дворца и употребил для этой работы все свое мастерство, грезя наяву во все время строительства и воплощая свои грезы в каменные стены беседки. Его желание и его любовь сделали из него великого художника, ибо всякий день он видел царевну Бакетамон и под взглядом овальных глаз царевны сердце в нем пылало и сгорало дотла, подобно сухому тростнику; он работал как безумный, худел и бледнел от работы и вожделения и наконец возвел из разноцветных и разномерных камней беседку, равной которой свет еще не видывал.

Но еще в пору строительства камни, собранные вначале Бакетамон, скоро кончились, и ей пришлось добывать новые. Ради этого она велела снова переправить себя в Фивы и собирала там камни на всех рыночных площадях, и на Аллее овнов, и в храмовых садах, так что в конце концов в городе не осталось квартала, с которого она не собрала бы камней. Мужчины, приносившие их, укрывали ее от стражников, но однажды воины жреческой и царской охраны сумели захватить ее и вознамерились препроводить царевну в суд за ее поведение. Но она, гордо вскинув голову, заявила:

– Я – царевна Бакетамон, и я охотно посмотрю на того, кто осмелится быть моим судьей, – ведь в моих жилах течет священная кровь и я наследница царской власти! Впрочем, я не стану наказывать вас за ваше невежество и с удовольствием развлекусь в вами тоже, ибо вы отменно сильны и привлекательны. Но за это каждому из вас придется принести мне по камню, и пусть вы принесете их от дома судьи или из храма, и чем больших размеров будут эти камни, тем больше удовольствия я вам доставлю – я сдержу свое обещание и постараюсь ублажить вас наилучшим образом, а в этом деле я стала весьма искусна!

Стражники посмотрели на нее, и общее фиванское безумие захватило их тоже: они отправились к дому судьи, и копьями выломали каменные ступени дома, и вывернули плиты в мощеном дворе Амонова храма, и притащили добычу к царевне. Та сдержала свое обещание и щедро вознаградила их. И должен сказать к ее чести, что во всю эту пору собирания камней она никогда не вела себя развязно, но всякий раз, восстав от развлечений, она скромно закутывалась в свое одеяние, опускала глаза и никому не позволяла дотронуться до себя. Однако после истории с воинами ей пришлось собирать камни негласно, укрывшись за стенами увеселительных заведений: она побывала во многих таких домах в бедных кварталах и от каждого гостя, желавшего развлечься с нею, просила лишь по камню для оплаты развлечений, так что хозяева заведения изрядно нажились благодаря ей и с превеликой охотой принимали ее, но она, дабы не привлекать внимания стражников и избежать стечения толпы, всякий следующий день шла в новое место.

К тому времени уже все знали, чем она занимается, и придворные норовили лишний раз прогуляться по саду, чтобы взглянуть на беседку, которую возводил строитель царских конюшен из добываемых царевной камней. И, видя высоту стен и число мелких камешков и крупных глыб, уложенных рядами, придворные дамы прижимали ладошки к губам и вскрикивали от смущения. Но самой царевне никто не осмеливался сказать ни слова, и никто не дерзнул остеречь ее, а Эйе, прослышавший о ее поведении и могущий, наверное, своей царской властью обуздать ее, только возрадовался в своем старческом слабоумии, ибо подобное служило к уязвлению и ущербу Хоремхеба, а Эйе радовался всему, что было во вред Хоремхебу.

А Хоремхеб воевал в Сирии. Он отобрал у хеттов Сидон, Смирну и Библ и слал в Египет богатую добычу и рабов, а своей супруге отправлял роскошные подарки. Все в Фивах уже знали о том, что происходит в Золотом дворце, но не нашлось ни одного смельчака, который отважился бы донести Хоремхебу о поведении его жены, а его собственные люди, которых он разместил на высоких придворных должностях, закрывали глаза на дела Бакетамон, говоря друг другу: