Сионистское движение в России

Герцль знал, что среди ведущих сионистов России не все одобряют его обращение к Плеве, есть противники этого шага. Но он не видел другого пути, хотя вовсе не был уверен в успехе. В день приезда в Россию (7 августа) он записывает в дневнике: «О моей поездке товарищам не было сообщено, но всюду, куда эта весть доходила, меня ждали: в Варшаве, в Вильно.

Их положение настолько плохо, что я, бессильный, кажусь им спасителем». Эти слова дневника являются документальным свидетельством того, как сильно Герцль сомневался в пользе своей поездки в Россию.

3. Беседы Герцля с Плеве

Герцль был принят Плеве дважды, оба раза для продолжительной беседы. Однако министр воздержался от разговора о Кишиневском погроме. Он коснулся положения евреев в России в целом. Разговор велся по-французски. Начал Плеве:

«Я дал согласие на эту беседу, господин доктор, по вашей просьбе, чтобы мы могли придти к взаимопониманию в вопросе сионистского движения. Отношения, которые установятся между императорским правительством и сионизмом и которые могут быть, я не говорю исполнены симпатии, но отношениями, основанными на взаимопонимании, зависят от вас».

На что Герцль заметил: «Если отношения будут зависеть только от меня, ваше превосходительство, то они будут отличными».

Плеве продолжал: «Для нас еврейский вопрос — это не вопрос жизни и смерти, но, во всяком случае, достаточно важный. Мы трудимся, дабы изыскать для него по возможности хорошее решение…

Государство российское обязано стремиться к тому, чтобы все народы, населяющие его, были как одно целое. Мы, конечно, понимаем, что не сумеем исключить из жизни все религиозные и языковые различия. Мы, например, вынуждены согласиться, чтобы старая скандинавская культура продолжала существовать в Финляндии как самостоятельное целое, однако мы обязаны требовать от всех народностей нашего государства, и то же самое от евреев, патриотического отношения к России, как к незыблемой основе. Мы хотим ассимилировать их в нашей среде, и для этой цели у нас есть два пути: высшее образование и материальное благосостояние. Тот, кто выполнил определенные условия, связанные с двумя этими путями, — тот получает у нас гражданские права, т. к. мы можем предположить, что, ввиду своего образования и приличного положения, он предан существующему строю. Однако эта ассимиляция, которой мы желаем, продвигается медленно».

Ассимиляцию, как основное средство разрешения еврейского вопроса в России, Плеве неоднократно выдвигал от имени правительства в беседах с разными лицами еще до приезда Герцля и после него. Но при условии такого подхода была совершенно непонятной антиеврейская политика русского правительства в сфере образования и права на жительство.

Ведь устанавливая скудную «процентную норму», закрывающую еврейской молодежи доступ в средние и высшие учебные заведения, правительство отдаляло, а не приближало евреев к русской культуре, — так же как и запирая их в тесной черте оседлости. Плеве, понимая это противоречие между его словами и политикой правительства в отношении евреев, добавил:

«Верно, что блага высшего образования мы можем предоставить лишь ограниченному числу евреев, ибо в противном случае у нас очень скоро не станет должностей для христиан.

Я также не закрываю глаза на тот факт, что материальное положение евреев в черте оседлости весьма плохое. Признаю, что они там живут, как в гетто, но тем не менее пространство это все-таки обширное — тринадцать губерний. И вот в последнее время положение ухудшилось из-за того, что евреи примкнули к революционным партиям. Ваше сионистское движение поначалу было для нас приемлемо — пока работало на поощрение эмиграции. Разъяснять мне характер движения вам нет нужды, ибо перед вами человек, уже знакомый с вашим учением. Однако со времени конгресса в Минске (Плеве имел в виду Минский съезд сионистов России) мы наблюдаем большие перемены.

О палестинском сионизме говорят меньше, нежели о культуре, организации и еврейском национализме. Нам это нежелательно. Мы особенно заметили, что ваши руководители в России — а это в своем кругу в высшей степени уважаемые люди — не слушаются должным образом вашего венского комитета. Ему подчиняется, пожалуй, только один Усышкин».

Передавая в дневнике содержание беседы с Плеве, Герцль замечает: «Про себя я поразился такой осведомленности, показавшей мне, насколько серьезно он изучил вопрос». Вслух же он ответил тогда Плеве: «Ваше превосходительство, все руководители в России верны мне, хотя порою и оспаривают мои рекомендации. Важнейший среди них — профессор Мандельштам из Киева». И снова Герцль был вынужден изумиться, когда Плеве сказал: «Но Коган-Бернштейн! Он совершенный его противник! Кстати, нам известно, что он направляет против нас из-за границы газетную войну».