Сионюга

Оба посмеялись, но нисколько не отменили эксперимента. Таня приняла стойку, а Януш покачался на расставленных согнутых ногах, распластавшись над палубой, издал оглушительный вопль ("крик разъяренной обезьяны"), взвился в небо и обвил шею Тани сзади одной ногой, приняв вес упавшей противницы на вторую ногу, установленную на палубу с устойчивостью швартовного кнехта.

"Ничего себе... - с трудом перевела она дух. - Бедный мой Арнольдыч! А он-то думал, что уронит кого угодно... Сдаюсь, Янек! И - с завтрашнего дня начинаю брать уроки. Попадись мне потом кто из этих самбистов..." "Смотря при каких обстоятельствах, - скептически заметила я. - Вот позавчера Танька применила прием, который и Янека поверг бы в панику." "Ну да?"

Я рассказала о вонючке в тамбуре и шапке на перроне.

***

Здесь у меня пропущенная глава... В ней янтарный блеск сауны и плеск подогретой морской воды ледяного Охотского моря в судовом бассейне. Здесь прекрасные женские тела и совершенство атлета Януша. Какие сложились между нами отно-шения? Что запомнилось больше всего? Кто знает! Полагаюсь на читательское во-ображение. Мы были молоды и хороши собой, в меру раскованы и рискованы, но вовремя брали себя в руки и не позволяли инстинктам овладеть разумом. Так что все было так, как было. "Сионюга" моя в этой главе выше всяких похвал.

2.

На четвертый день среди бескрайнего синего пенного простора показался на горизонте серо-голубой пик похожий на застывшее облако пирамидальной формы.

Поскольку для моряка нет большей радости, чем земля в иллюминаторе видна, наша скромная компания решила отметить это знаменательное событие песнями и плясками под гитару. Выяснилось, что у Янека и это есть, а мы с Таней умеем петь и веселиться. А так как стоял впереди Магадан, столица Колымского края, то именно эту песню мы и исполнили со всей доступной нам тоской.

"Это же сколько лучших людей страны, - закручинилась "сионюга", видели этот пик и радовались земле на горизонте, не предполагая, какую мерзость им угото-вила эта земля." "Да уж, - неожиданно поддержал ее Януш. Добро бы только свой народ изводили, каннибалы, а то ведь весь доступный им мир измордовали. Только я думаю, что есть еще не только Божий на них суд, а и людской. Венгры восстали первыми, чехи - вторыми, поляки - третьими. Кто следующий?" "Мы,- уверенно сказала Таня. - Столько русских, сколько положила ленинско-сталинская свора, не знает история. Когда наш народ предъявит свой счет собственным вы-родкам... Мы поименно вспомним всех, кто поднял руку!"

Мне следовало поддержать этот митинг, чтобы не засветиться. Я взяла гитару и запела на мотив "Подснежника" недавно рассказанные мне Андреем Сергеевичем стихи: "Он был по навету посажен в тюрьму/ Он золото рыл в Магадане далеком/ И родина щедро платила ему/ Березовым соком, березовым соком..." Мое выступление имело неожиданный успех: Януш хохотал, а Таня прослезилась. "Вы так развеселились только потому, - сказала она, - что эта чудовищная машина, которая теперь загадочно дремлет, как опасный вулкан, вас обоих просто еще не коснулась. А я их хватку знаю на своей собственной коже..." "Неужели тебя... би-ли? - побледнел Януш. - Или ты это иносказательно?"

Я-то знала достоверно, что ни Андрей Сергеевич, ни наши коллеги в Ленинграде пальцем ее не тронули, а потому с интересом ждала, что она ответит. "Ты знаешь, что такое электрический стул? - сильно волновалась Таня. - Мгновение - и потеря сознания. Но до "гуманного" мгновения приговоренного держат рядом с камерой смертников с этим жутким стулом, чтобы он ежеминутно воображал, как его будут на нем казнить. То же делали и со мной. Намекали, что мало мне не будет, а уж подробности - смотри литературу о тех, кто шел к этому пику... Я воображала себя в их руках, и это было, возможно, страшнее того, что они собирались, но почему-то так и не решились со мной делать!" "А если бы ты была на их месте? - решилась я обострить ситуацию. - Скажем, ваши пришли к власти, а я все-таки имела бы тот самый запах, о котором мы упоминала." "Оказалась стукачом?" "Я просто даю вводную. Пощадила бы? Простила? Пригрозила пытками? Или, если бы была твоя воля, повесила бы меня вниз головой, как сделали те, о ком с такой гордостью говорит наш милый Янек?"