Сионская любовь

– Как высоко ты метишь, Амнон! Тамар и краше, и скромнее, и благонравнее всех прочих знатных девиц Сиона. Весьма вознеслись дочери вельмож. Посрамлен будет простак, коли забудет свое место. Не такова Тамар. Щедрой рукой одарит бедствующего и добрым словом ободрит тоскующего. Я нынче видел ее – встает с восходом и не уступит красою утренней заре, – сказал Уц.

– О, Тамар великолепна, как сам Иерусалим, и красота ее сияет, как царская корона, – подхватил Амнон возвышенный слог, – прелесть и скромность соединены в ней в совершенстве. Язык мой не передаст ее достоинств, и слова лишь повредят им. Только мечта способна достойно изобразить это чудо. Да, что говорить, будь Тамар звездой – она бы украсила небосвод, а будь цветком – розы бледнели бы перед ней, – горячо продолжил Амнон.

– Остановись, наконец, Амнон! – прервал Уц юного мечтателя, – довольно высоких слов. Вернись к лугу и стаду. Ведь простой пастух ты. Паси свой скот, и гони прочь ветер из головы, – назидает Уц.

Тем временем ведут беседу Тамар и Маха.

– Хорошо мне тут, Маха. Век бы жила средь полей и лугов. По мне, так венок наряднее дорогого чепца с золотым полумесяцем, хотя скромные полевые цветы украсят волосы простой пастушки, а шелковый чепец – голову городской матроны. А разве звуки пастушьей флейты не слаще музыки иерусалимских киноров в богатых домах?

– Ты видишь сны наяву оттого, что прелестный юноша излил свою красу на все вокруг, – смеется Маха, – однако, остерегаю тебя, госпожа: сердце обманет, и останешься на бобах. Хоть бы и жив был Хананель, а с ним и надежда на сон его, да разве есть в мире чудо, что вознесет простого пастуха до дочери царского сановника?

– Будет тебе, глупышка. Пусть он пастух, но душа полна величия и благородства, а бедная одежда не убавляет красоты и стати. А как звонко поет, как складно говорит! Глаза полны любви и сулят блаженство. Приведи я его домой – и матушка промолвит те же слова.

– Да почему ж ты так уверена, госпожа?

– Да потому, что пастух этот и есть тот самый юноша, который приснился деду.

– Ох, Тамар!

Так за беседой дошли девушки до дома Авишая.

Вечереет. Амнон расположил стадо на ночлег и отправился с пастухами домой.

Тамар улеглась в своей спальне, но сон отлетел, и открыты глаза. Ждет, не дождется рассвета. Решилась: одна пойдет на то место, где была вчера, и повстречает пастуха и все-все выспросит у него.

Знакомство

Этой ночью молодые львы ворвались в загон для скота и натворили немало бед. Пастухи пробудились поутру, увидали учиненный грабеж, вооружились копьями, луками и стрелами, сделали повсюду засады и стали поджидать свирепых разбойников. Кто для многих страшен, пусть многих боится.

Тамар, не зная ничего о ночных перипетиях, встала с рассветом и, как задумала, отправилась одна к заветному месту. Пастухи кричат, что есть мочи, выманивают из укрытий молодых львов, зарезавших и утащивших ночью баранов и быков, и скрывающихся сейчас неведомо где. Тамар слышит голоса над полем и лугом, но, не зная, что они означают, не тревожится, срывает полевые цветы, сплетает венок и идет себе, не спеша, к берегу ручья.

Дошла. Увидала Амнона на другом берегу, и взволновалось сердце девушки. Опустились вниз две юных головы, глядят оба в реку, жадно пьют глазами отражение друг друга, и все не утолят жажду, а глаза стыдятся поднять, боясь своих чувств. С любовью приходит стыдливость, спутница добрых помыслов.

Первой заговорила Тамар.

– Я пришла, чтобы вернуть тебе долг, юноша, – сказала Тамар, протягивая венок.

– Мне не дотянуться, госпожа, между нами вода.

– Где твоей руки не хватит, я свою протяну, – сказала Тамар и перебросила венок на другой берег.

Тут громко закричал Амнон: “Берегись, госпожа!” Тамар подняла глаза, и смертельный ужас сдавил ей сердце. Из зарослей тростника показался лев. Страшен и злобен дикий зверь. Шерсть стоит дыбом, хвост прямой, как копье, искры огня брызжут из глаз, язык – красен, как язык пламени, и вертит огромной головой – ищет несчастную жертву.

Вот хищник заметил стадо и ринулся навстречу добыче, спокоен и уверен в своих силах. Остановился, замер, приготовился к последнему рывку, сверлит горящими глазами обреченное создание. “Кого он алчет, овцу или юную красавицу?” – мелькнуло в голове Амнона. Как искушенный воин, он вскинул лук, распахнул колчан, туго натянул тетиву и выпустил быструю стрелу. Над лугом и полем воздух содрогнулся от страшного рыка. Это раненый лев взревел и замертво рухнул на землю в нескольких шагах от оцепеневшей Тамар. Ужас лишает языка и уводит землю из-под ног. Бедняжка побледнела, как мел, и упала без чувств.