– Выходит, негодное дело свершила Наама. Верный знак криводушия. А посему я вопрошаю: хорошо ли будет, если чадо ее станет наследовать Иорама? И отвечаю: Нет! Лишь Азрикаму положены сии честь и благо. Ему же предназначена Тамар, и быть ей у него единственной, – убежденно изрек Иядидья. Тут глянул он на малютку Азрикама, и жалость засветилась в его глазах: вот он, последний непотухший уголек, что остался от погибшего в огне славного дома.
Дети растут
Через год Тирца родила сына и дала ему имя Тейман. Вместе росли трое деток в доме Иядидьи. Словно нежные бутоны на грядке – Тамар и Тейман, и колючий терновник меж них – Азрикам. С младенчества злая порода его будила дурные помыслы в сердце, да и ни статью, ни красотой он не вышел. Иядидья, верный клятве, данной отцу мнимого Азрикама, не замечал, что сын непригож.
Ситри, не в силах вырвать языки клеветников, укрыл Нааму от злой участи в укромном месте на горе Кармель. Твердо знали Ситри и Авишай: чтобы уберечь от беды детей мнимой поджигательницы и изменницы, надо крепко хранить тайну Амнона и Пнины. Жена Ситри навещает изгнанницу и приносит ей и младенцам-близнецам Амнону и Пнине пищу и все прочее, потребное для жизни. Ситри замечает, однако, что в скудости и бедствиях изгнания невмоготу Нааме поднимать двоих.
Когда пришло время отнимать малюток от груди, Ситри препоручил Амнона заботам брата Авишая, а тот отдал дитя на попечение к почтенному старцу, пастуху, сказав, что некий человек нашел мальчика в поле, и он, Авишай, купил у того находку.
Амнон рос в доме пастуха, и с каждым годом увеличивалась красота отрока, да некому было замечать перемен. Лишь Авишай носил его образ в сердце. Умер почтенный старец, и Авишай определил Амнона в подмогу взрослым пастухам, стада Иорама пасти. И видят люди, что Амнон для Авишая – бесценное достояние, неразменная монета.
Миновали годы, и Наама покинула убежище. Ситри смастерил для нее небольшую хижину в горах среди кипарисов, и там и поселилась она с дочерью Пниной и старой женщиной помощницей. Добывала себе пропитание вместе с бедняками тех мест, собирая колоски с полей мужа своего Иорама. Людям этим сказала о себе, что она филистимлянка, была прежде замужем за человеком из Иудеи, да вот, овдовела.
Глава 3
Царь Хизкияу
Шел четвертый год правления Хизкияу, царя Иудеи, сына царя Ахаза.
Долго терпел всемогущий Бог мерзость идолопоклонства, что в нечестивое царствование Ахаза губило сынов колена Эфраима, жителей Израиля. И, наконец, зловеще возгорелись ревность и гнев Господа, и настигла язычников заслуженная кара. Наслал на них Всесильный орды царя ашурского. Словно острой бритвой провели по земле грешной страны чужеземные наемники. Грозная волна смыла и тельцов Бейт-Авена, и идолов Дана, и всех поклонявшихся им – заодно. Вытеснены были израильтяне в Халах и Хавор при реке Гозан и в города Мадайские.
Иудея и Израиль. Две страны – две сестры. И единый народ. Иудея содрогнулась, видя, как тяжела рука Господа, карающего за тяжкую вину сестру ее Израиль. Нашла в себе силы Иудея, укрепилась духом, не свернула с путей Господних и осталась верна любви к царю своему Хизкияу, помазаннику Божьему и семени славного царя Давида. А еще скажем о Хизкияу, что он непреклонен был, изгоняя идолопоклонство из Иудеи, в которой правил, и истинно скорбел о муках неподвластной ему грешной земли Израиля, и посему народ любил своего владыку во все дни его царствования.
Идола – прочь!
Случилось, в то самое время некий человек, бежавший от судьбы изгнанников колена Эфраима, пришел с севера, из пределов Шомрона, к самой сионской границе и остановился на пороге иудейского царства. В руках он нес деревянного идола – божество для поклонения.